Любовь в объятиях тирана - страница 3

Рогволод тяжело вздохнул:

— Так и знал, по глазам видел. Больно мне слышать это. Неволить тебя не буду, как и обещал, но не торопись, доченька, рассуди по уму. Владимир что — не старший сын, к тому же — сын рабыни, Малуши, которую сама княгиня Ольга в деревню сослала, от князя Святослава подальше. Нужен ли нам позор такой, сама подумай. Добрыня, вестимо, знает, что делает, Владимиру, племяннику своему, дорогу мостит. А Ярополк на княжьем престоле в Киеве скоро сядет. С ним мы такой союз заключим — не страшны нам будут никакие враги, сила наша утроится. Всю власть возьмем себе русскую, править будем на земле нашей великой.

Это был день солнцестояния — праздник, который больше всего любила Рогнеда. Наряжалась на пир радостно, думая о гулянье великом. И тоненькой струйкой звенела в ней радость — и от того, что увидит женихов нареченных, и от того, что оба они думают сейчас о ней неотступно, и от того, что Ярополк так высок и красив, а взгляд Владимира столь пылок…

На княжьем дворе стоял шум — прибывали повозки с мехами и вином, дружинники хохотали, стоя под резными оконницами, девушки сновали туда-сюда, накрывая длинные, ломящиеся от яств столы, коими так славился Полоцк… В палатах тоже было шумно, гости прибывали и прибывали. Рогнеда сидела во главе стола рядом с отцом и матерью и встречала каждого скромной улыбкой и приветливым взглядом голубых глаз.

Вот вошли Ярополк и Владимир в сопровождении Добрыни. Поклонились, уселись. Не отводил глаз от нее Владимир, огнем жег.

— Ждем ответа от тебя, Рогволод, князь полоцкий. За кого из двоих

— Дочери мужа выбирать, ей и ответ держать, — сказал Рогволод.

— Скажи же, княжна, — обратился Добрыня к девушке, — кто из двоих молодцев тебе мил?

Минуту молчала Рогнеда.

— Не хочу робичича разувать, — промолвила она наконец, и каждое слово ее эхом отдавалось в высоких палатах. — Негоже сыну рабыни к княжне свататься.

Мертвая тишина воцарилась в покоях. Никто не двигался с места. Лишь через несколько мгновений Владимир резко встал, за ним Добрыня, и вместе они покинули княжеские палаты.

Рогволод поднял кубок, приветствуя Ярополка, и пир продолжился.

Не думала она, что все так обернется… Слишком силен был отец, слишком уверена она была в своей защищенности и в своем будущем…

Не ждали, не гадали, пришла беда лютая. Налетел черный вихрь, дружина Владимира, закружил по улицам Полоцка, сметая все на своем пути — и дружину, и мастеровых, и простой люд, и старых, и малых… Не щадил оскорбленный княжич никого, даже брата своего не пощадил… Запылал княжий терем, и взвились в небо вороны черные, и закричали на пожарище… И собралась дружина вражеская на площади, окружила ее со всех сторон. И сели в палатах Владимир с воеводой Добрыней, и стали суд свой чинить — суд киевский, суд княжеский, суд жестокий.

Грозен стоял перед Рогнедой Владимир. Страшным, яростным огнем полыхали его черные как уголь глаза.

— Значит, робичича не хочешь разувать? — спросил он спокойным голосом, только раздувались в гневе его тонкие ноздри. — Княжич киевский не ровня тебе?

Сердце упало… Защемило в груди Рогнеды… Остановилось время, замерло все вокруг.

— Не ровня, — сказала она. — Негоже тебе ко мне свататься.

Короткий сильный удар свалил ее на пол. Она металась и билась, борясь за себя, но Владимир был сильнее, намного сильнее, и скоро свет померк в ее глазах, и наступило мучительное, горькое, страшное забытье. А потом словно память отрезало, словно в голове помутилось. Не помнила ни того, как закрылись за ней навсегда ворота родного города, ни дороги дальней, ни киевских круч и хором — ничего…

Так и стала жить Рогнеда в стольном граде Киеве. Не так, думалось ей, сложится доля ее, не бранкой униженной мечталось ей быть, а вольной княгиней. Она редко выезжала в город, выходила к люду, почти все дни проводила в своих палатах, за беседами с учеными людьми, а если выезжала на киевские улицы, то привечала убогих и нищих и щедро подавала милостыню, и вскоре заговорили о ней как о мудрой и благородной правительнице, доброй сердцем и чистой душой. Ее не тешило это: корила себя за покорность князю, и хоть понимала, что так заведено, что она, как и многие женщины на Руси, — добыча княжеская ратная, но слишком строго судила сама себя.