Любовница Витгенштейна - страница 35
Я служу тому, кто мне платит, — так, напротив, сказал Леонардо, а не Микеланджело. Несомненно, что этот момент тоже по-своему повлиял на историю искусства.
Вообще-то Тинторетто однажды угрожал застрелить критика, что многие художники могли бы счесть более важным моментом, чем оба предыдущих вместе взятых.
И возможно, это лишь один из Медичи предложил Микеланджело сесть. Тем не менее было бы приятно, если бы это оказался не тот папа, который заставлял людей сжигать стихи Сапфо.
Кстати, когда я утверждаю, что вышеперечисленное было сделано или сказано, в действительности я, кончено, имею в виду, что так гласит легенда.
Как, например, легенда гласит, что Джотто однажды нарисовал идеальный круг от руки.
Хотя я решительно склонна верить в правдивость истории о круге, большинство таких легенд в любом случае совершенно безвредны.
Да, и я также не вижу никаких оснований сомневаться в том, что Пьеро ди Козимо спрятался под столом, испугавшись молнии. Или в том, что Хуго ван дер Гус мог писать религиозные картины в церкви, только если монахи пели псалмы, чтобы он не рыдал весь день напролет.
Кстати, Пьеро ди Козимо не следует путать с вчерашним закатом Пьеро делла Франчески, а Хуго ван дер Гуса не следует путать с Рогиром ван дер Вейденом, чье «Снятие с креста» так плохо освещено в галерее Прадо.
Ну, или с Винсентом Ван Гогом, чей закат был за несколько дней до Пьеро.
Что это за симфония Шостаковича, в которой можно практически услышать, как танки сходят с конвейера?
Так или иначе, все эти истории, как можно заметить, свидетельствуют лишь о том, что очень многие люди в этом мире, а не только я одна, не нашли в себе сил избавиться от определенного багажа.
Конечно, пройти полпути до Неаполя ради того, чтобы добавить один мазок к картине на стене, — тоже своего рода багаж.
Несомненно, что и отрезать собственное ухо — багаж, как ни парадоксально.
И обедать каждый день на Эйфелевой башне. Или даже прятаться у окна.
Тем не менее в моем случае правда заключается в том, что в один прекрасный день весь мой багаж исчез.
Хотя весьма вероятно, что и это тоже было не так просто.
Снаряжение — от него я избавилась. От вещей.
И наоборот, я могу даже сейчас все еще вызвать в памяти последние четыре цифры телефонного номера Люсьена, после всех прошедших лет.
Или поведать слухи о том, что Ахиллес и Патрокл были больше чем просто близкими друзьями.
На самом деле, я даже только что процитировала Фридриха Ницше.
В действительности я почти час назад процитировала Фридриха Ницше, а точнее, Паскаля.
Где я снова была, так это у родника. На этот раз я решила, что можно принести всё.
Между прочим, я больше не испытываю депрессии, от которой, как я теперь понимаю, я и не страдала с самого начала, а лишь была не в духе.
То есть надо сказать, что я переоделась в те чистые трусы минут на пятнадцать раньше, чем собиралась, а теперь мне пришлось переодеваться снова, потому что у меня только что начались месячные.
Я не намерена проверять, что именно я написала о несущественных беспокойствах, которые время от времени становятся основополагающим настроением существования. Или о том, как вопросы, на которые было невозможно ответить, получают ответы.
Ну да ладно.
Во всяком случае все, что было постирано, теперь находится в моей спальне наверху.
Мгновение или два, прежде чем вернуться вниз, я смотрела в заднее окно.
Я не часто смотрю в него, ведь это не то окно, через которое я наблюдаю за закатом солнца.
На что я смотрела, так это на другой дом, который находится глубоко в лесу на некотором расстоянии отсюда.
Не думаю, что я когда-либо упоминала другой дом.
Что я могла упоминать, так это дома вообще, стоящие вдоль берега, но такое обобщение не включало бы этот дом, ведь он совсем не рядом с водой.
Все, что от него можно увидеть через то заднее окно наверху, так это угол крыши.
На самом деле я вообще не знала о другом доме, когда впервые пришла сюда.
Узнав об этом, я сразу же поняла, что где-то должна также быть дорога, ведущая к нему, разумеется.
Однако мне никак не удавалось найти эту дорогу, причем очень долго.