Любовница Витгенштейна - страница 40

Причина, по которой я хочу это отметить, заключается в том, что все это время в моих мыслях афиша висела на стене.

Более того, как я смогла подтвердить, что вообще бывала в другом доме, несколькими страницами выше, так это упомянув, что я отчетливо помню афишу.

На стене.

Где была афиша, когда она находилась на стене в моих мыслях, но не на стене в другом доме?

Где был мой дом, когда я могла видеть лишь дым, думая: вон там мой дом?

Кое-что из этого почти начинает меня беспокоить, если сказать по правде.

Я понятия не имею, что именно, но кое-что точно.

Вообще-то я хорошо успевала в колледже, несмотря на то что часто подчеркивала предложения в книгах, которые не входили в программу.

Теперь, однако, приходится задаваться вопросом, могло ли подчеркивание предложений в книгах Кьеркегора или Мартина Хайдеггера быть свидетельством прозорливости.

Или могли ли некоторые из этих самых вопросов получить ответы еще тогда, когда Александр Македонский тянул руку в классе.

Возможно, это были в точности такие же вопросы, о каких предпочел бы размышлять Людвиг Витгенштейн в тот день, когда Бертран Рассел заставил его напрасно тратить свое время, наблюдая за греблей Ги де Мопассана.

Хотя, если подумать, я однажды где-то читала, что сам Людвиг Витгенштейн не прочел ни одного слова Аристотеля.

На самом деле я не один раз утешалась осознанием этого факта, ведь есть так много людей, ни одного слова которых ты никогда не читал.

Таких, как Людвиг Витгенштейн.

Пусть даже считается, что Витгенштейна все равно слишком трудно читать.

И, по правде говоря, однажды я все-таки прочла одно его предложение, которое не показалось мне трудным ни в малейшей степени.

Более того, мне очень понравилось то, что в нем говорилось.

Не нужно много денег, чтобы купить хороший подарок, но нужно много времени — таким было это предложение.

Честное слово, именно так Витгенштейн однажды сказал.

Тем не менее если бы вчера он слушал, как танки сходят с конвейера в шестой симфонии Чайковского, что именно слышал бы Витгенштейн?

Когда люди впервые услышали первую симфонию Брамса, большинство из них смогли сказать лишь то, что она звучит очень похоже на девятую симфонию Бетховена.

Это любому ослу понятно, сказал им в ответ Брамс.

Думаю, что мне бы понравился Брамс.

Ну и я, конечно, с удовольствием призналась бы Людвигу Витгенштейну, как мне понравилось его предложение.

С другой стороны, я сильно сомневаюсь, что мне бы понравился Джон Рёскин, хотя я понятия не имею, что из сказанного мной навело меня на мысль о Джоне Рёскине.

Ну, Рёскин определенно был еще одной темой, которую я пропустила.

И что я действительно испытываю по отношению к Джону Рёскину, так это сочувствие.

Дело в том, что этот глупый человек столько лет разглядывал многочисленные древние статуи, что практически пережил шок в брачную ночь, ведь никто никогда не говорил ему, что у живых женщин есть лобковые волосы.

Вообще-то человеком, вызывающим сочувствие, при таких обстоятельствах должна была бы стать миссис Рёскин. Вот только она оказалась достаточно разумна, чтобы вскоре сбежать с Джоном Эвереттом Милле.

Кстати, когда я замечаю, что она была разумна, я подразумеваю: не только потому, что она сбежала, а еще и из-за того, что она сбежала с Милле, который в детстве был одаренным ребенком. То есть что он рисовал обнаженных моделей с одиннадцати лет.

Между прочим, Сапфо, как говорят, преподавала музыку.

Ну и Ахиллес также играл на музыкальном инструменте.

Мне доставляет удовольствие то, что я знаю оба этих факта.

Впрочем, я также знаю, что в Трое у Ахиллеса была любовница по имени Брисеида. Местами это начинает немного сбивать с толку, в конце концов.

Вообще-то очень жаль, что Джон Рёскин не дружил с Робертом Раушенбергом, который, вероятно, мог бы придумать способ все исправить.

Людвиг выглядит так глупо в качестве имени, когда его печатаешь.

Несомненно, если бы я сама писала биографию, то остановилась бы на простом названии «Бетховен».

Впрочем, что я теперь, с опозданием, хотела бы, возможно, сделать, пока была в другом доме, так это посмотреть, были ли какие-то пьесы в том однотомном сборнике переведены тем же переводчиком, благодаря которому Еврипид звучал так, будто вдохновлялся Уильямом Шекспиром.