Любовные каникулы - страница 24

А вот я молчала. И чувствовала себя народной артисткой. Нет, мое безмолвие было не растерянным, не виноватым. Это было горделивое, победоносное даже, безмолвие. Что за эту минуту передумал Андрей, одному Богу известно. Он ждал, наверное, что я сейчас расскажу ему душераздирающую историю, поведаю про фантастическое приключение, неимоверное стечение обстоятельств... Он готов был уже поверить во все.

Но я тоже обманула его ожидание, сказав:

— Ты почему входишь без стука?

Ну как вам описать, что после этого произошло? Всякие там сравнения с извержениями вулканов, цунами, землетрясениями и прочими стихийными бедствиями блекнут не только из-за своей банальности, но, в основном, из-за недостаточной красочности и силы. Андрей орал. Визжал. Брызгая слюной. Топал ногами. Матерился. Рвал на груди рубашку. Сцена удалась на славу!

— Ты предала наше дело! Ты скатилась до низов! Ты плюнула мне в душу! Я ненавижу тебя!

Это из самого безобидного. Обо всем остальном мое мягкое женское сердце хочет забыть... Но никогда не забудет. Кончилось это просто — я встала, взяла графин и вылила ему на голову содержимое.

— Остынь, хам, — сказала я тихо. — И выметайся из моего номера.

Кстати, в графине была не вода, а ледяной апельсиновый сок. Белая рубашка Андрея стала игриво оранжевой. Возможно, он бросился бы на меня с кулаками. Но понимал, что в честном бою ему меня не одолеть. Его городское интеллигентское прошлое было ничто по сравнению с моим сибирским поселковым.

Напоследок он только выхватил у меня из рук этот самый графин и со всего размаху запустил в стену. Самое смешное, что графин не разбился. У них там посуда стоит небьющаяся. А то на этих киношников не напасешься. Потом началось то, что в моей табели о рангах стоит куда ниже, — беседы с консульскими работниками и родным моим гэбэшником.

Но поскольку они не орали и не визжали, то и я позволила себе с ними поговорить.

— Александра Николаевна, мы вынуждены сделать вам самое строгое замечание, — начал было один папенькин сынок. — Вы заставили весь консульский отдел волноваться...

— А это моя профессия! — сказала я. — Я рада, когда люди волнуются. В них просыпается сочувствие.

— Но вы заставили нас поднять на ноги итальянские власти, а это уже чревато...

— Чревато? Красивое слово. По-старославянски значит — беременно. Так чем вы беременны, товарищи?

И мой славный стукачок тут снова сел в лужу:

— Мы ничем не беременны, — сказал он строго.

— Так чего же вы волнуетесь? — подыграла я.

— Мы искали вас везде, мы уже не знали, что думать.

— И что в этом плохого? Вон, американское правительство из-за двух прыщавых подростков отправляет ноту протеста Ирану, грозится прислать шестой американский флот. А у вас пропала выдающаяся актриса — и вы не могли ее найти. Да, тут есть над чем подумать.

— Это не наше дело, искать вас...

— А что ваше дело?! — взбесилась я. — Просиживать штаны? Тратить родительские доллары? Писать друг на друга доносы? Следить, чтобы несчастная советская туристка не прикупила в лавке лишнюю кофточку? Для чего вы вообще сидите в этой прекрасной стране?

— Ну знаете, это уже выходит за всякие рамки! — возмущенно развел руками папенькин сынок. — Вы думаете, что вы говорите?

— Да, голова у меня не только для прически. А вот у вас? Что, считаете, перестройка вас обойдет? Отсидитесь в Италии? Нет, у нас теперь гласность. Я по приезде в Москву тут же соберу пресс-конференцию и расскажу, как вы тратите народные деньги...

Словом, меня несло. Я, честно говоря, сейчас сама себе была противна. Но одно я знала точно — с ними надо разговаривать только языком угроз. Другого они не понимают. Не приучены!

А время тогда было действительно зыбкое. Какие-то там в Москве глухие перемены. Что-то в газетах пишут. Кого-то разоблачают... Мои обвинители тут же превратились в жалких подсудимых, что-то залепетали о своих больных нервах и поспешили ретироваться. Первый раунд был за мной.

Но я знала прекрасно — бой только начинается. Главный боец пока только охлажден, но не сломлен. И Андрей, надо отдать ему должное, не обманул мои ожидания. Он успел переодеться, вымыть голову и даже внешне успокоиться.