Любовные похождения шевалье де Фобласа - страница 4
. Я согласен, что немногие заметят это сразу, но утверждаю, что со временем я внесу полную ясность, и обещаю: день моих откровений будет днем неожиданностей.
Меня упрекали также в большой небрежности4. Скажите: какой писатель, еще не вполне владеющий своим искусством, одинаково старательно отделывает все части очень длинного сочинения? Я твердо верю, что без некоторой небрежности нет естественности, в особенности в разговорах. Именно в диалогах, желая быть ближе к правде жизни, я повсюду жертвую изяществом стиля ради простоты; я часто грешу против правил и порой повторяюсь. Мне кажется, там, где говорит действующее лицо, автор должен умолкать; тем не менее я виноват, если с моего позволения маркиза де Б. изредка изъясняется, как Жюстина, а граф де Розамбер — как господин де Б.
Терпеливый читатель, приношу Вам еще одно извинение.
Так называемые иностранные романы, которые утром расхватывают с прилавков, а к вечеру забывают, по большей части повествуют о характерах и событиях, общих для всех народов Европы. Я же старался, чтобы Фоблас, легкомысленный и влюбчивый, подобно нации, для которой он был создан и которой был рожден, имел, так сказать, французский облик. Я хотел, чтобы при всех его недостатках в нем узнавали язык, тон и нравы молодых людей моей родины.
Во Франции, только во Франции, мне кажется, следует искать и другие оригиналы, с которых я писал слабые копии: мужей безнравственных, ревнивых, покладистых и доверчивых, как маркиз, обольстительных красавиц, обманутых и обманывающих, как госпожа де Б., женщин ветреных и в то же время способных на глубокое чувство, как маленькая бедная Элеонора. Словом, я старался, чтобы никто не мог, без ущерба для правдоподобия, напечатать на титульном листе этого романа ужасную ложь: «Перевод с английского»5.
Но пока я, к своему удовольствию, предавался сочинительству, в моем благословенном отечестве произошли великие перемены6. Теперь для каждого, кто жаждет обрести заслуженную славу и принести пользу родине и всему миру, открыто самое прекрасное поприще. Поприще открыто; почему же я до сих пор остаюсь в стороне? Потому что еще не чувствую себя достойным>*’789.
Один год из жизни шевалье де Фобласа
1
В октябре года 1783-го мы въехали в столицу через предместье Сен-Марсо3. Я мечтал попасть в великолепный город, описания которого читал множество раз, но видел лишь некрасивые очень высокие сооружения, длинные, слишком узкие улицы, бедняков в лохмотьях и стайки почти обнаженных детей; я видел толпы людей и страшную нужду4. Я спросил отца, неужели это и есть Париж; он невозмутимо ответил, что здесь не самые красивые кварталы и что назавтра мы побываем в другой части города. Темнело. Мы оставили Аделаиду (так звали мою сестру) в монастыре, где ее уже ждали. Отец поселился вместе со мной возле Арсенала5, у господина дю Портая6, своего близкого друга, о котором я еще не раз упомяну в этих мемуарах.
На следующий день отец сдержал слово, и всего за четверть часа экипаж довез нас до площади Людовика XV. Мы вышли из кареты; зрелище поразило и ослепило меня своим великолепием. Справа струилась Сена, к сожалению, быстротечная7, с огромными замками на правом и великолепными дворцами на левом берегу, сзади тянулся очаровательный променад, а передо мною расстилался величественный сад. Мы пошли дальше, и я увидел королевский дворец8. Легче представить мое смешное ошеломление, чем описать его. Неожиданности подстерегали меня на каждом шагу: я любовался роскошью нарядов, блеском уборов, изяществом манер. Вдруг я вспомнил о давешнем квартале, и мое удивление стало безграничным: я не понимал, как в одном городе могут сосуществовать такие противоположности. Тогда опыт еще не подсказал мне, что дворцы заслоняют хижины, роскошь порождает нищету и большое богатство одного влечет за собой крайнюю бедность многих.