Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы - страница 29

стр.

А вот что говорил по этому поводу сам Петр Николаевич Дурново. В дневнике издателя Алексея Суворина есть упоминание, как тот возмущался: «Удивительная страна! Девять лет я заведовал тайной полицией, поручались мне государственные тайны, и вдруг… бразильский секретаришка жалуется на меня, и у меня не требуют объяснений и увольняют! Какая-то девка меня предала, и человека не спросят. Я не о себе, мне сохранили содержание, дали сенаторство… Что это за странная страна, где так поступают с людьми – в 24 часа!».

Как отмечает В. Измозик, начальник столичного охранного отделения А.В. Герасимов в своих мемуарах изложил свою, несколько отличающуюся версию. По его словам, с Петром Дурново сыграл дурную шутку его взрывной темперамент. Мол, Дурново, уличив даму в измене, закатил ей скандал, та пожаловалась бразильскому посланнику, а тот на одном из придворных балов пожаловался на начальника Департамента полиции самому государю императору. Тот возмутился, тут же на балу подозвал к себе министра внутренних дел и с присущей ему резкостью заявил: «Немедленно убрать этого дурака».

Вообще, по словам Герасимова, «Дурново был очень своенравный, вспыльчивый человек, абсолютно не терпевший противоречий, иногда самодур». Тем не менее способности Дурново как государственного деятеля Герасимов оценивал очень высоко. Так что если обманутым любовником Дурново еще и можно назвать, то вот глупцом он точно не был. На высших государственных постах он находился еще долгое время, в 1900–1905 гг. – заместитель министра внутренних дел, а в октябре 1905 г., в самый разгар Первой русской революции, – министр внутренних дел.

Но ярче всего Петр Дурново вошел в историю своей пророческой запиской, поданной Николаю II за несколько месяцев до начала Первой мировой войны. В ней он убедительно предостерегал царя от вступления России в войну, весьма аргументированно доказывая, что она приведет Российскую империю к неминуемому краху и революции.

Однако последний русский государь был крайне упрям и доверял только своей внутренней интуиции. А она его, как ни странно, постоянно подводила. Записка Дурново осталась гласом вопиющего в пустыне… На следующий год, в сентябре 1915-го, Дурново не стало. Еще через полтора года рухнула Российская империя и царский дом Романовых.

«Что может быть

Прекрасней дамы Петербургской…»

Не зря говорят, что наши, российские, представительницы «слабого пола» отличаются особенной красотой. Это признают и во всем мире. Почетное место в «галерее красоты» занимают петербургские дамы. Недаром сводили они с ума поэтов и писателей, посвящавших им восторженные строчки своих произведений. Вспомним хотя бы блоковскую «Незнакомку»…

«Северные красавицы! петербургские красавицы! светлые воспоминания! – восклицал литератор Владимир Соллогуб в повести «Большой свет», впервые увидевшей свет в 1840 г. – Зачем останавливаются имена ваши на устах моих и я не смею изобразить вашу стройную толпу в моем рассказе? Сколько вас на бале! одна подле другой, одна лучше, другая прекраснее! Глаза разбегаются, сердце рвется на части, а душа всех вас обнимает…

Тут и вы, черноокая краса севера: на вас забываешь смотреть, чтоб вас слушать, забываешь вас слушать, чтоб на вас посмотреть! Тут и вы, Эсмеральда, воздушная, как мысль, беззаботная, как счастье! Тут и вы, краса Германии, – и вы, царица пения, отголосок юга на севере, – и вы, волшебница красоты, чарующая в волшебном своем замке, – и вы, с которою я вальсировал так много прежде, – и вы, которую я любить не смел, – и вы, которую я звал настоящей, потому что соперниц не могло вам быть! – все вы тут, все прекрасные, незабвенные – и бедный мечтатель стоит пораженный перед вами, с любовью и благоговением…».

Прекрасных петербургских дам воспевал в своих стихах поэт «Серебряного века» Николай Агнивцев:

Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы Петербургской,
Когда она захочет свить
Любви изысканную нить,
Рукой небрежною и узкой?!

Художник Мстислав Добужинский писал в своих воспоминаниях о Петербурге начала ХХ в., что его жена «была одета с „петербургским“ вкусом в темно-синее, носила маленькую изящную шляпку с вуалькой в черных мушках и белые перчатки».