Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы - страница 47

По инициативе императора Николая I, ввиду бесполезности наказания и других карательных мер, а также увеличения роста венерических заболеваний, специальным указом императора проституцию в России легализовали, с установлением за ней очень строгого врачебно-полицей-ского контроля. В 1843 г. в структуре Министерства внутренних дел создали специальный орган для надзора за публичными женщинами – Врачебно-полицейский комитет. Легализация проституток имела целью покончить раз и навсегда со всеми беспокойствами, связанными с чрезвычайным распространением нелегальной проституции.

О. Десмонд на открытках нач. ХХ в.

В записке, поданной Перовским и министром юстиции Паниным императору, указывалось: «Существование публичных женщин как зло неразлучное с бытом населения больших городов, по необходимости пользуется у нас терпимостью в известных пределах».

Комитет начал с того, что установил точное число дам легкого поведения в Петербурге. В первые же дни зарегистрировали четыреста «ночных бабочек», которым вместо паспорта выдали «желтый билет». Проституток решили сосредоточить в домах терпимости. Однако в Министерстве внутренних дел вскоре поняли, что всех особ легкого поведения невозможно поместить в закрытые заведения, и разрешили «свободную» проституцию, но одновременно стремились «к внешнему благообразию в этой области».

В 1844 г. министр внутренних дел утвердил «Правила публичным женщинам». В них, в частности, говорилось: «Публичная женщина беспрекословно подвергается освидетельствованию; для сего те из них, которые живут у содержательницы, должны быть непременно в квартирах своих в назначенное для того врачом на билетах дни; а живущие поодиночке обязаны являться в больницу в известные дни и часы». И далее: «В содержании себя публичная женщина должна сохранять опрятность и с этой целиею обязывается: … в) каждую неделю ходить два раза в баню; г) как можно менее употреблять белил, румян, сильнодушистой помады, мазей и притираний».

В дома терпимости принимали только с 16 лет. «Вступление в должность» публичной женщины носило характер добровольный: она сама отдавала в полицию свое удостоверение личности, получая вместо него тот самый «желтый билет» – бланк с указанием имени и рода занятий. Открывать же публичный дом могла особа женского пола в возрасте от 30 до 60 лет, при этом она не имела права держать в своем заведении детей или своих родственников.

Как отмечают исследователи, после легализации проституции Петербург считался лидером в «индустрии продажной любви». В 1903 г. решением товарища (заместителя) министра внутренних дел Н.А. Зиновьева минимальный возраст занятия проституцией повысили с 16 до 21 года.

Петербургским центром лечения и наблюдения за девицами легкого поведения стала Калинкинская больница. Кроме того, в разных частях города действовали смотровые пункты, куда каждая зарегистрированная проститутка должна была приходить дважды в неделю, – там ее осматривали и делали отметку в медицинской книжке. Однако врачебно-полицейская статистика свидетельствовала, что женщина могла «проработать» в публичном доме здоровой максимум полгода. Потом она отправлялась или в упомянутую Калинкинскую больницу, или продолжала «трудиться», награждая своими стыдными болезнями все новых посетителей.

Любопытные материалы, ярко рисующие картины шлиссельбургских нравов конца XIX в., автору этих строк удалось обнаружить в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга. Как оказалось, этот маленький городок вовсе не был тихим и спокойным.

«В нашем околодке в доме отставного унтер-офицера Горского находится публичное заведение – дом терпимости, в котором учиняются буйство, скандалы, пьянство, ежедневный разбой, и вблизи его неоднократные убийства и все терпимые нами безобразия, столь невыносимые», – возмущались жители и домовладельцы шлиссельбургской слободы, располагавшейся возле канала императрицы Екатерины II. Свою жалобу в конце июля 1883 г. они подали городскому голове Шлиссельбурга Гавриилу Николаевичу Флоридову.

Шлиссельбуржцы слезно умоляли избавить их от мучений и перевести сие злачное заведение в какое-нибудь другое место города. По их словам, от этого, «кроме нашего спокойствия, облагородится, может, общественный бульвар, по которому прекратилось бы путешествие пьяно-безобразного люда, чрез это у многих семейств отпала охота прогуливаться по единственному у нас в городе общественному саду».