Любовный лабиринт - страница 18

Да-а… Только теперь Полина Платоновна полностью осознала поговорку: близок локоток, да не укусишь…

— Ваша дама, кажется, по уши влюблена в вас, — Марина сидела за столом, накрытым к завтраку, и разливала чай.

Черкесов задумчиво принял чашку и принялся медленно пить.

— Что с вами, Петр Иванович? — внимательно посмотрела на собеседника Марина. — Вам нездоровится?

— Нет, я прекрасно себя чувствую.

— Значит, вы разочарованы нашим планом?

— Вовсе нет. Я полагаю, что план исключительно удачен… — пробормотал он. — Вчера я, как никогда, осознал и собственные чувства, и чувства… — Петр замолчал.

— Что же вы не продолжаете?

— Да так. — Черкесов улыбнулся и перевел взгляд на собеседницу: — Но как чувствуете себя вы? Вы не раскаялись в нашей авантюре?

— Ничуть. Откровенно признаться, я наслаждаюсь покоем в вашем доме. И сравнения нет с тем, что я пережила в дороге и на станции. — Марина поежилась.

— Да, вам пришлось нелегко. Но вы отважная девушка.

— В нашем мире нельзя без отваги и решительности, — в ее голосе прозвучала неожиданная горечь.

Оба замолчали.

— А-а, вы уже завтракаете. — Дубельт вошел в столовую, по обыкновению своему улыбаясь и будучи в добром присутствии духа. — Что же, нет ничего более приятного, чем стол, накрытый к трапезе…

— Странно видеть в вас эту склонность к сибаритству, вы же офицер и привычны к бивуачной жизни, — сказал Петр.

— Да, это верно. В походе я привык обходиться без излишеств. Но в мирной жизни, согласитесь, что может быть лучше уютной квартиры, мягкого дивана, вкусного обеда, трубки и… — тут Андрей оборвал сам себя.

— И? — лукаво усмехнулась Марина.

— И прекрасной девушки, разливающей чай своей лилейной ручкой. — Ротмистр игриво склонился к сестре и чмокнул ее в ладошку.

— Баловник, — смущенно пробормотала она и принялась наливать брату чай.

— Приятно видеть меж братом и сестрой такие близкие отношения. — Петр поднялся из-за стола.

— Как, вы уже уходите? — всполошилась Марина. — Но вы ведь, кажется, ничего не съели!

— Не страшно, — ответил он. — Я привык. К сожалению, годы походной жизни приучили меня к спартанскому образу жизни, и отвыкнуть от этого я не в силах. — Черкесов улыбнулся.

— Как жаль, — пробормотал Андрей с набитым ртом.

— Андрей! — осадила его Марина. — Что за манеры?

— Ничего, — рассмеялся Петр. — Не страшно… Ведь мы же почти родственники?

— Клянусь накрытым столом, что это справедливые слова! — Ротмистр не останавливался, с удовольствием поглощая яства, сотворенные умелой кухаркиной рукой.

— Энтузиазм приятен в любом деле, друзья мои, — ответил, глядя на ротмистра, продолжавший улыбаться Черкесов. — Да, вот что… Ежели к вам с визитом или случайно нагрянет Лидия Андреевна или сама Полина Платоновна…

— Доверьтесь мне, — твердо прервала его Марина. — Будьте уверены, я вас не подведу. Уговор дороже денег, не правда ли?

— Да, правда. — Петр остановился и прибавил: — Благодарю вас…

Марина улыбнулась:

— До свидания!

— До встречи…

— Мы вас будем ждать! — заявил решительно ротмистр, вливая в себя уже вторую чашку чаю.

Полина, верная себе, с утра пораньше уже позавтракала и шагала по собственным угодьям, рассуждая приблизительно следующим образом…

Она выяснит все. Непременно выяснит все! Петр Иванович уверял ее, что не любит собственную жену, а та не любит его. Однако он бросает на Марину такие взоры, что поневоле в этом начинаешь сомневаться. Посему надобно все узнать. Она поговорит с Петром и успокоится раз и навсегда. Ей просто необходимо понять: ежели Петр любит жену, то тут и разговору нет. Она, Полина, все забудет и не станет предаваться глупым сожалениям, но ежели Петр не любит ее, а Марина не любит его, то… То что? Ах, не все ли равно? Ей ведь надобно только убедиться, не более! А там видно будет…

— Полина Платоновна? — За собственными мыслями решительная хозяйка не заметила, как один из предметов ее рассуждения явился собственной персоной.

— Марина Андреевна? — Полина окинула несколько оторопелым взглядом молодую женщину, внезапно ставшую у нее на пути.

Та улыбнулась и присела перед Полиной в небольшом реверансе. Затем обе дамы помолчали, и Марина, решившая во что бы то ни стало вступить в беседу, произнесла: