Люди, боги, звери - страница 65

Полковника Казагранди в Зайн-Шаби я уже не застал. Перестреляв китайскую чернь, убившую местного коменданта, он вернулся в Ван-Куре. Новый комендант вручил мне письмо, в котором полковник приглашал меня к себе после отдыха в Зайне. В письмо была вложена особая монгольская грамота, которая дает право требовать лошадей и повозки в любом встречном стаде и называется «урга», о ней я расскажу дальше подробнее, она открыла неизвестные мне ранее стороны жизни в этих краях. Двести миль — не шутка, но, по-видимому, у Казагранди, которого я никогда раньше не видел, были серьезные причины желать встречи со мной.

В час дня после приезда меня навестил местный «Живой Бог», пандита-хутухта[40]. Странный облик имело это земное божество. На сей раз бог воплотился в худощавого невысокого юношу лет двадцати — двадцати двух, с быстрыми, нервными движениями; главным в его облике, как и в изображениях монгольских богов, были глаза — большие и какие-то всполошенные, они царили на его выразительном лице. На нем был китель русского офицера с золотыми эполетами и священным знаком панди-ты-хутухты, синие шелковые брюки и высокие сапоги, на голове — шапка из светлого каракуля с желтым заостренным верхом. У пояса — сабля и револьвер. Такая экипировка божества привела меня в замешательство. Он принял из рук хозяина чашку чая и начал говорить, мешая русские и монгольские слова:

— Неподалеку от здешней курии стоит древний монастырь Эрдени-Дзу, воздвигнутый на развалинах древней монгольской столицы Чингисхана Каракорума. Сюда часто наведывался и хан Хубилай, отдыхая от своих императорских трудов по управлению Китаем, Индией, Персией, Афганистаном, Монголией и половиной Европы. А теперь только развалины и гробницы говорят о том, что здесь раньше цвел «Сад Блаженства». Благочестивые монахи из Барун-Куре нашли в подземелье рукописи древнее самого Эрдени-Дзу. В них мой приближенный, марамба Митчек-Атак, наткнулся на предсказание, что одному из хутухт Зайна в чине пандита будет только двадцать один год; у него, рожденного в самом сердце земель Чингисхана, на груди будет родимое пятно в виде свастики. Этот хутухта, весьма почитаемый своим народом в дни великой войны и потрясений, поведет борьбу с прислужниками Красного дьявола, победит их, наведет на земле порядок и отпразднует счастливый день победы в городе с белокаменными церквями под звон десяти тысяч колоколов. В рукописях говорится обо мне, пандите-хутухте! Сходятся все символы и приметы. Я уничтожу большевиков — «прислужников Красного дьявола» и после трудной и священной борьбы отдохну в Москве. Поэтому я попросил полковника Казагранди зачислить меня в войско барона Унгер-на, дав мне тем самым шанс сразиться с врагом. Ламы изо всех сил пытаются меня удержать, но я как-никак Живой Бог!

Он упрямо топнул ногой, присутствующие при этом ламы и стража почтительно склонили головы.

Перед тем как уйти, хутухта подарил мне хадак; я же, порывшись в приседельных вьюках, не нашел ничего лучше, как подарить хутухте небольшую бутылочку осмирида — редкого природного элемента, сопутствующего платине.

— Одно из самых устойчивых и твердых веществ, — сказал я. — Пусть он символизирует твою славу и мощь, хутухта!

Пандита поблагодарил меня и пригласил в гости. Немного окрепнув, я навестил хутухту в его по-европейски оборудованном доме — с электричеством, кнопками для вызова прислуги и телефоном. Он угощал меня вином и сладостями и познакомил с двумя интересными людьми. Лицо одного из них — старого тибетского врача — было глубоко изрыто оспинами, косые глаза и необычайно крупный нос еще больше подчеркивали его безобразие. Это был особый врач, его приобщили к врачебным таинствам в Тибете. В его обязанность входило следить за здоровьем хутухт — лечить, когда те болели, или отравлять, если они становились слишком независимыми и непредсказуемыми, а также если их действия противоречили воле Совета лам или Живому Будде — далай-ламе. Думаю, что сейчас пандита-хутухта уже спит вечным сном где-нибудь на вершине священной горы, обязанный этим вынужденным уединением врачебному искусству своего необычного врача. Воинственный дух молодого хутухты шокировал Совет лам, их никак не устраивали авантюрные замашки Живого Бога.