Люди, горы, небо - страница 45

И раз он его не брал, то разговор пойдет не о Берлине. Хотя и о войне, которой Шумейко хлебнул не так чтобы через край, но вдоволь,

В первые дни июля 1942 года, находясь под. Севастополем в районе Херсонеса, Шумейко попал в окружение. Севастополь был сдан врагу, отступать было некуда, с трех сторон немцы, с четвертой — море. Улететь Шумейко не успел, отдал какой–то женщине. место в самолете, предложенное прежде ему, оперуполномоченному Особого отдела, старшему лейтенанту, дважды орденоносцу. Масса народу осталась на крымском раскаленном берегу — красноармейцы, краснофлотцы, командиры и политработники, члены их семей, чекисты…

Решено было уходить в пещеры, которыми изобиловали крутые черноморские берега: соваться туда немцы пока не рисковали.

Сколотил группу и Шумейко — рослый, красивый, даже картинный парень двадцати одного года. Еще и легкая хромота придавала его облику суровую привлекательность. И хотя в группе были и другие командиры, даже майор, все они без дебатов, с молчаливого согласия, признали его старшим и пошли за ним, зная или догадываясь, что может ожидать каждого в тех самых пещерах. А в пещерах, между острыми ребрами скал, среди накаленных камней, не было ни глотка воды. Впрочем, и продукты нашлись далеко не у всех. Игорь располагал несколькими пачками галет, с килограмм сахару лежал у него в полевой сумке.

Да, немцев пока опасаться не приходилось, но рано или поздно голод и жажда выкосили бы всех пещерных обитателей злей, чем лобовой огонь пулеметов.

Однажды на рассвете в проеме пещеры замаячил и встал в рост невесть откуда взявшийся Герой Советского Союза — звездочка сверкала, а звания было не разобрать. То ли от жажды и безвыходности, то ли в приступе святого бешенства он закричал, потрясая пистолетом:

— Вы что же это, курвы, в норах прячетесь, как кроты, вам, видно, уже и Советская власть не дорога?! Там фашист над нашим народом измывается, а мы шкуры спасаем?! А ну, в ком есть еще совесть, за мно–ой!..

Неизвестно, каких именно фашистов он имел в виду, на уточнение задачи времени не было, — уж народ загалдел, взбудоражился, бряцало оружие: лучше смерть, чем такая жизнь… Подхватил Игорь свой черный трофейный «шмайзер», ткнул на немецкий манер в живот рукоятью и, перебарывая тяжесть и зуд онемелости в ногах, кивнул своим — ну, все враз!

Атака была бессмысленной, сразу же на пулеметы, на прямой расстрел. Игорь не успел даже очередью впереди себя полоснуть, как вдруг левая рука невесомо дернулась в сторону, будто и не рука вовсе, а привязанная к туловищу палка. Ощущение было уже позабыто–знакомым — нечто похожее он испытал, когда бежал в финском снегу впереди остановившегося танка, чтобы обезвредить мину на его пути (так же, как чужая, подломилась у него тогда нога, и невдомек было, что это вошла в бедро разрывная пуля «дум–дум»: финские «кукушки» на деревьях не зевали).

Очнулся он в пещере — втащила его назад дебелая медсестра, — она рядом все дни вертелась, как рьяная тело–хранительница. То ли неравнодушна была, то ли долгом своим считала…

Спеленала сплошь все плечо бинтом, потная тельняшка из–под бинтов голубыми полосками пестрит, краешек ордена, лучик один, алой кровью запекся — был Игорь действительно этакий киноплакатный. Кто после атаки в живых остался, еще беззаветней к нему душами прильнули. Но прошел еще день, наступил еще один рассвет, и вот обратился к нему майор с такой речью:

— Слушай, старший лейтенант, разреши мне, уйду я отсюда, ведь погибнем от голода и жажды, а так, если сумею под шумок проскочить в Севастополь, не исключено, что и пользу какую–нибудь принесу. Слушай, старшой, страх не хочется погибать бессмысленно!

— Да что ж, мне–то что, какие у меня права здесь, — сказал Игорь, — иди, майор. Может, действительно, жив останешься, пользу принесешь.