Люди, горы, небо - страница 62

Вернулся Игорь в комнату, сел на кровать.

Вскоре и Люся зашла, ступая по–кошачьи неслышно, — свежая, пахнущая теплом летнего вечера, чуточку пылью, чуточку духами и еле уловимо стерильностью бинтов: работала при госпитале сестрой–хозяйкой.

— О чем вы там бормотали с отцом? — как можно равнодушней спросил Игорь.

— Да так, насчет младшей сестренки, как с ней быть теперь, — беспечно солгала она. — При немцах школ, видно, на первых порах не будет.

— А на вторых порах, думаешь, откроются? — Он зло смял и растер в пепельнице окурок. — Ну ладно. Все это ерунда. Не о том вы толковали. Во всяком случае, не только о том.

— Ты подслушивал?

— Ну, если тебе нравится именно такое определение, то да, подслушивал.

Она стояла рядом с кроватью, не рискуя присесть.

— Это низко.

— Люся, сейчас ни к чему судачить о нравственной стороне моего поступка. Меня интересует, как ты сама относишься к предложению отца?

— В общем положительно. — Она в замешательстве кашлянула. — Накурил ты, дай я форточку открою… Я… кхм… видишь ли, я считаю, что так будет лучше. Для нас всех лучше.

— А для страны? А для фронта?

— Брось, Игорек. Ты же знаешь лучше меня, что в армию тебя не возьмут. Твои попытки успеха не имели. Ответ был всегда один и тот же.

Он дотянулся до гимнастерки на табурете (носил еще военную форму, только без знаков различия), извлек из кармашка вчетверо сложенный листок.

— Нет, не всегда один и тот же, — сказал он уже грозно. — Включи свет и можешь прочитать. Да я и так тебе скажу, что там написано. С завтрашнего дня я лейтенант Красной Армии. Точнее даже — Красного флота. На корабле не особенно важно, насколько у меня одна нога короче другой.

Она с усилием подняла руку и расстегнула воротник блузки.

— Ладно, ладно, — сказал он, недовольно отодвигаясь, давая ей место присесть рядом. — Не понимаю, на что ты могла еще рассчитывать. Исход единственный. Когда идет такая война…

Она молчала.

— Советую и тебе подумать, как дальше жить. Самое время. Я еще могу понять отца. Но ведь у тебя своя голова на плечах, не маленькая же ты.

Люся молчала, всхлипывая в темноте.

Игорь даже не запомнил толком, как они расставались. Кисло расставались. Он был обозлен, она — меньше всего расположена к объяснениям. Плакала только да сморкалась в кружевной платочек. Вид у нее был подавленный. Такой жена и запомнилась Игорю.

Он работал в органах — оперативным уполномоченным Особого отдела на эсминце, вскоре разбомбленном прямо у пирса. Потом его перевели на берег — в батальон аэродромного обслуживания. Кроме борьбы с диверсантами и шпионами, ему вменялось также заботиться о моральной чистоте личного состава. Возможно, понимал он эту задачу по молодости и неопытности упрощенно. Скажем, ходила к командиру из города посторонняя женщина — он считал своим долгом пресечь подобные хождения. Хорош примерчик! А если ко всем в батальон начнут ходить разные такие прелестницы?

Однажды, узнав, что у командира опять та самая, причем дело уже к ночи, он постучал к нему.

— Кто?

— Шумейко. Откройте.

Непродолжительное молчание.

— Слушай, старшой. Не открою. Иди–ка ты своей дорогой!

— У вас женщина.

— Ну и что, тебе завидно?

— Это мы потом разберемся, завидно или нет. Если вы не откроете, я поставлю у двери охрану, тогда уж пеняйте на себя.

Скрипнула койка, а может, стул, и на пороге показался капитан, командир БАО, красный и раздосадованный. Воротник расстегнут, «шпала» в петлице скособочилась… Без ремня…

— Ну заходи, раз так строго…

Потом они все трое сидели за столом, изрядно смущенные: женщина, еще совсем молодая, но какого–то монашеского облика, в черном платье, комбат, который злился, что его подозревают бог знает в чем, и Шумейко. Говорить им было не о чем, разве что вопросы разные — кто, да откуда, да каким ветром сюда?..

Комбат шепнул, уставившись глазами в пол:

— Ну чего пристал в конце концов? Если контру во мне видишь, так арестуй, раз у Тебя такие полномочия.

— Контры не вижу, — суровея, сказал Шумейко. — Советовал бы только строже себя держать. Что за вид у вас, капитан? Взгляните на себя в зеркало!

— А, брось! — поморщился комбат. — Я у себя дома. Ты хоть спросил бы, кто эта женщина.