Люди, люди… и еще раз люди - страница 11

— Кто ты?

— Меня зовут Маршал, Давид Маршал.

— Значит, ты изгнанник, недавно высланный одним из секторов и пытающийся теперь проникнуть к нам. Откуда ты?

Давид физически ощущал на себе их взгляды. Его одежда пробуждала в них заметный и с каждой минутой все возрастающий интерес. Он попытался собраться с духом.

— Я не являюсь жителем вашего мира, — отрывисто отчеканил он. — Я прилетел с другой планеты.

На лицах присутствующих выразилось безграничное изумление. Послышались возмущенные выкрики, но Альб Высокочтимый ударил кулаком по столу, призывая всех к порядку.

Высокочтимый явно был разгневан. Когда он вставал из-за стола, Давиду показалось, что он вот-вот лопнет от злобы.

— Абсурд… Сумасбродство!.. Подобные высказывания заслуживают того, чтобы тебе немедленно отрезали язык.

— Послушайте, наконец, вы же разумные существа, вы должны понять то, что я вам рассказываю. Я — землянин, я не принадлежу вашему миру.

— В небесах не существует другого мира помимо Опса.

— Наконец-то, — вздохнул Давид, — наконец-то я знаю, как называется ваша планета. Вы ее называете Опсом.

Высокочтимый недовольно оборвал его:

— Опс — единственная планета во всей вселенной. Та планета, о которой говоришь ты, не существует.

— Однако у вас были уже контакты с существами, подобными мне. Кто-то из них, возможно, все еще находится среди вас?

— Мы — единственные представители человеческой расы на Опсе. Наша раса уникальна.

— Но вы говорите на нашем языке!

— Все человеческие существа говорят на одном и том же языке. Это язык планеты Опс.

Давид почувствовал, что его вновь охватывает чувство полной безнадежности. Эти существа хоть и были наделены разумом, но у него начинало складываться впечатление, что он опять натолкнулся на ту же дремучесть и такое же упрямство, что и у жителей шатанги. Он достал из кармана карандаш и лист бумаги, решительно подошел к столу, положил на него бумагу и нарисовал две окружности.

— Посмотрите, — сказал он, — вот Опс, а этот, другой круг, вот этот, изображает Землю, мою планету. Я прилетел отсюда. Я преодолел эти пространства на специальной машине.

Он провел пунктирную линию, которая соединила оба круга.

— Заселенные пространства, подобные вашему Опсу и моей Земле, существуют и в других мирах. Но в контакт с Опсом я вступил в результате аварии. Мой аппарат разбился в лесу, недалеко от того места, где вы меня нашли. Мои товарищи по полету погибли, я один остался в живых.

Наступила минута молчания. Все взгляды были устремлены на рисунок. Но Высокочтимый вдруг схватил лист и скомкал его.

— Это невозможно, — сказал он. — Никто не может жить в космическом пространстве.

— Мой аппарат лежит недалеко отсюда. Вы можете его осмотреть… Вы убедитесь в своей ошибке…

— Мы никогда не будем пускаться в такие авантюры, как прогулки по шатанге, — сухо отрезал Высокочтимый. — Никто из нас не согласится выйти в шатангу.

Чувствуя, что его опять охватывают гнев и безнадежность, Давид тряхнул головой.

— В таком случае, вам не остается ничего другого, как поверить мне на слово… Или убейте меня. Я сыт этим по горло… по горло…

И вновь Высокочтимый стукнул кулаком по столу.

— Уведите его! — взревел он. — Вон отсюда!

Он дал знак охранникам, и сильные, ловкие руки потащили Давида к выходу. После этого Альб Высокочтимый отпустил остальных судей, которые торопливо покинули зал, больше не смея задать ему ни единого вопроса.

Оставшись в одиночестве, глава общины тяжело опустился в кресло. По его лицу скользнула тень, его густые брови нахмурились. Дрожащей рукой он поднял бумажный комок, разгладил его и долго сидел без движения, уставившись в рисунок Давида Маршала.

Келья представляла собой комнату размером четыре метра на четыре, с низким потолком, в центре которого было проделано круглое вентиляционное отверстие. Примитивная мебель, без всяких претензий на эстетику, исчерпывалась набором только самых необходимых предметов: комод, два стула, стол и кровать. Стеклянный плафон под потолком — видимо, серийного изготовления, — излучал все тот же мягкий рассеянный свет.

Давид снова стал обдумывать то, что занимало его с первых минут после встречи с обитателями подземелья: у них было «сумеречное» зрение, их глаза, несомненно, лучше видели в полутьме, чем при естественном свете. Не было ли это результатом длительного привыкания? Как бы там ни было, Давид не мог не заметить странной белизны их кожного покрова, волос, совершенно лишенных пигментной окраски, и красных глаз — верного признака альбинизма. Неразвитость их зрительных органов была вызвана, конечно, условиями жизни в подземелье. Этим существам лишь изредка доводилось подниматься на поверхность (к тому же, по всей вероятности, по ночам, поскольку яркий дневной свет их ослеплял), — все это в конечном счете не могло не отразиться на их общей культуре.