Люди Огненного Кольца - страница 16

Дорожка кивнула:

— Люблю.

— Вечером он ко мне придет, — предупредила Розова. — И ты прямо ко мне иди. Только, Лидка, не лижитесь вы при мне. Мне в таких случаях плакать хочется. Я не завидую, просто мне в таких случаях плакать хочется… — И вдруг, вспомнив, спросила: — А как же тот геолог на острове, Ильев, кажется?.. Он же без твоего самолета жить не может!

— Так это же без самолета! — расстроенно улыбнулась Дорожка.

— Тонька говорит, что он теперь каждый борт встречает, думает, что ты прилетишь. Стоит у сарая, где ребята почту складывают, и молчит. Другие, те понастырней — к трапу лезут, под юбку заглядывают, а он в стороне стоит. Даже жалко, ей-богу…

— Представляешь, — сказала она, помолчав, — теперь ты будешь летать по большим линиям. Ты красивая. Ты еще и на международные выйдешь, только языки подучи, а то у тебя долгие звуки никак не получаются.

— Ага, — оказала Дорожка.

— И будешь ты на больших самолетах летать, не то что наши! Только пиши, а то мне без тебя грустно будет. Мне и сейчас грустно, будто ты уже уехала… Лидка! А если он вдруг не решится на развод, Мятлев-то? Вдруг он с женой останется?

— Не останется.

В этом Дорожка была уверена. Уверена до того, что грусть всходила в ней, как туман над островными портами. Она подумала вдруг о Хабаровске, о том, как она будет ехать на Саперную, а потом из окна увидит неоновый свет над Домом обуви… В комнате на Саперной она и познакомилась с Мятлевым… Кажется, так давно это было, а сроку-то без малого год…

Простившись с Розовой, она медленно опустилась по лестнице и прошла к остановке. В автобусе, хотя он был далеко не полон, подвыпившие моряки сгрудились за ее креслом — пришлось встать.

— Папа, — сказала Дорожка дома, — мне подписали заявление. Ты продашь дом?

Старик вздохнул. Он всегда старался скрывать чувства от дочери, но сейчас сдержаться не мог:

— «Продашь»! Продать — не построить! Ну почему у тебя все не по-людски? Почему у тебя все наперекор? Почему у тебя все не так?

— У всех так, папа.

— У всех? — переспросил старик сварливо. — Что-то я не замечал, чтобы «у всех» мужья чужие в гостях, как у тебя, штаны просиживали! Что-то я не замечал, чтобы «у всех» отцов от земли родной отрывали!

Дорожка не обиделась на отца. Он был отходчив, он все понимал. Просто в нем говорил возраст… И, подумав о том, что отцу и впрямь нелегко будет оставлять дом, в котором он провел почти тридцать лет, Дорожка почувствовала, что к глазам ее подступают слезы… Ну, правда, почему она такая? Почему у нее все не как у всех? И Мятлев у нее не герой. Не любит жену, боится ее, а с разводом тянет…

Слеза упала на руку. Дорожка осторожно вытерла платочком глаза и заглянула в зеркало. Она знала, что совсем неплоха собой, но зеркало вечно ее разочаровывало. В шепоте Ильева, в словах подруг, в призваниях Мятлева она принимала саму себя несколько отвлеченно, будто все это относилось не к ней, но, оставаясь наедине с зеркалом, она искрение отказывалась понимать, что в ней видят мужчины, чему завидуют и к чему ревнуют в ней женщины?

Успокоившись, она написала сестре: «Буду в Елани в воскресенье. Жди. Лида». На обороте открытки был изображен альпинист, и Дорожка сразу вспомнила об Ильеве. Хорошо, что он будет на острове, когда я отправлюсь в Хабаровск, подумала она. Она не желала Ильеву ничего плохого. Напротив, он нравился ей, и ей нравилось его наивное умение подносить подарки. Вот только дом, в котором он жил с этим ужасным Разиным, ей не нравился. Особенно пауки и ужасный, похмельного вида кролик. Мятлев бы такого выбросил…

Может быть, именно в этом разница между Ильевым и Мятлевым?

И тогда Дорожке стало по-настоящему грустно. В Мятлеве, правда, не было того, чем с избытком владел Ильев — нежности. Первобытной и первозданной нежности. На мгновение Дорожка поймала себя на том, что ей хотелось бы владеть и тем и другим: нежностью Ильева, упрямством Мятлева, настойчивостью Ильева, силой Мятлева… Но так не бывает… Дорожка вздохнула…

Так она сидела и думала, а за окном моросил мелкий дождь, да шатался под ветром фонарь, не столь дающий, сколь отнимающий свет у этого осеннего, этого островного мира.