Люди с разных улиц - страница 6

Первый человек, которого Джонсон встретил сегодня на улице, был молочник. Здороваясь с Джонсоном, он снял шляпу.

Всю дорогу Джонсон с кем-то здоровался. И только один раз приподнял шляпу — когда проезжала в машине Грифитс. Прежде, здороваясь с ней, он снимал шляпу и держал ее в руке. А теперь лишь слегка приподнимал.

Сейчас, у себя в кабинете, вспоминая обо всем этом, Джонсон подумал, что так повторяется изо дня в день.

Послышались шаги. Вероятно, это Фати.

Джонсон сел за письменный стол, надел очки и стал ждать. Но раньше он ждал Фати с большим удовольствием. Теперь и это вошло в привычку.

Дверь открылась, и Джонсон с неудовольствием снял очки. Это был надсмотрщик. Он был высок ростом и гордился тем, что он выше даже самого Джонсона. Надсмотрщик заговорил о каком-то деле, но Джонсон чувствовал, что он пришел не за этим. Уже уходя, надсмотрщик спросил:

— А по тому вопросу, о котором я вам говорил вчера, вы уже решили что-нибудь?

Только сейчас Джонсон вспомнил, что вчера надсмотрщик сообщил ему, что Фати подрывает его, надсмотрщика, авторитет и вообще ведет себя плохо. Он подумал, что вся эта история с Фати, пожалуй, больше его не забавляет.

Джонсон подошел к окну и открыл его. Потом вернулся и сел за письменный стол. Фати получает в месяц десять золотых. Это не такая уж малая сумма. В год — сто двадцать. Да, на сто двадцать золотых можно купить многое…

Он равнодушно посмотрел на надсмотрщика:

— Значит, говорите, вам не нужен помощник?

— Он подрывает…

— Ну что ж, как вам удобнее.

Джонсон подумал, что вечером, вероятно, будут гости. Скучно. Скучно.

Лавочникам уже все было известно. Они с нетерпением ждали появления Фати. Но больше всех сгорал от нетерпения Абду. Он должен отомстить Фати за то, что тот хоть на несколько дней стал помощником надсмотрщика, а сам он так никем и не стал, и до сих пор его все называют свиньей.

Лавочники не сомневались, что у Фати отняли костюм и он появится, как прежде, в лохмотьях. Они снова будут смеяться над ним, восторгаясь его худобой и торчащими скулами.

Они ждали уже полчаса. Но, может быть, Фати боится появиться? Может, он пойдет другой улицей? Нет, он обязательно пройдет здесь, другой дороги на фабрику нет.

В конце улицы появился человек. Заметив лавочников, он замедлил шаги. Это был Фати. На нем была его старая одежда, и ноги, как прежде, были босы. Он шел по краю тротуара и смотрел на людей.

Лавочники издали плохо видели выражение его лица. Вся улица молчала. Собака, вечно разгуливавшая перед лавками в ожидании, когда ей что-нибудь подбросят, испугавшись тишины, поджала хвост и убежала.

Наконец первый лавочник разглядел лицо Фати. Второй, завидуя ему, подбежал ближе. Остальные последовали его примеру. Столпившись, они негромко посмеивались. Впереди всех был Абду.

И вдруг все одновременно умолкли. Они растерянно глядели на приближавшегося Фати.

Фати улыбался. Он улыбался так из года в год, своей маленькой улыбкой. Эта улыбка была знакома лавочникам. Но сейчас они увидели в ней что-то новое.

Фати шел мимо людей, и в улыбке была ирония.

Люди испуганно сторонились, давая ему дорогу. И было смешно видеть, как они напуганы. Ведь не было ничего, что могло бы их напугать. Фати всего только улыбался.

Он даже сказал людям: «Доброе утро».

Люди смотрели ему вслед, пока он не скрылся в конце улицы за углом.

Понемногу все разошлись. Каждый уселся перед своей лавкой и выпил рюмку водки.

Они ждали покупателей и размышляли о том, что жизнь безнадежно мрачна и скучна.

1958 г.

— Идут.

Ганс сидел за высоким столом и ел. Он был слишком мал, ему приходилось высоко поднимать руку, чтобы дотянуться ложкой до тарелки. И это всякий раз вызывало чувство горечи, напоминало ему, что он еще мал. А вырастет он тогда, когда однажды утром, сев за стол, обнаружит, что теперь ему уже не нужно так высоко поднимать руку. Ну, а пока каждое утро приносило лишь одни разочарования — блаженный день застрял где-то в пути. Поэтому-то Ганс до сих пор все еще маленький, хотя ему уже целых семь лет.

— Идут, — снова услышал он голос матери.

Ганс весело соскочил со стула, выбежал из хижины и вдруг замер от неожиданности. Он предполагал, что увидит великана, для которого не составит труда поднять Ганса одним пальцем. Ведь только такой человек способен в один день разделаться с этой огромной кучей бревен. Но отец привел паренька, которому было лет четырнадцать, не больше. Паренек этот утирал рукавом нос и с видом понимающего человека оглядывал бревна.