Люди сороковых годов - страница 6

Отступили на несколько километров, заняли оборону в лесу — назавтра снова бой. Немцы прорвались справа, вышли на позиции артиллеристов. Мой командный пункт снова под обстрелом — по нему немцы били из двенадцати орудий. Удалось и на этот раз провести отход организованно, а главное спасти артиллерию, нашу главную силу. Командовал артполком расторопный майор Юров. У него оставалось всего тридцать орудий, но они били, быстро перекочевывая с одной позиции на другую, и гитлеровцам казалось, будто у нас сотни пушек.

И самое интересное — мы ведь не только оборонялись, но и наступали. Да-да, представьте себе, наступали! Помнится, во Владовке, где мы потеряли моего заместителя полковника Черняева, буквально стерли с лица земли батальон немецких юнкеров с их батареей, захватили два орудия, трактор, мотоциклы, велосипеды, лошадей, много автоматов. Расколотили там и много немецких танков.

Был у нас лихой командир броневика Куташев, его прозвали Драгуном. Так он, знаете, что сотворил? Разбил из своего броневичка немецкий танк и несколько орудий. Но еще более удивительный подвиг совершил он у Савлуков это был последний бой нашей дивизии…

К тому времени в строю у нас осталось лишь 4500 человек из 10 500, к тому же два батальона танкистов мы по приказу свыше отправили в тыл, чтобы не ставить в пешем бою под удар ценных специалистов, — в глубоком тылу уже началось формирование новых танковых частей.

Так вот у Савлуков снова на нашу долю выпало тяжкое испытание: прямо на мой КП вышли пять тяжелых немецких танков и бьют в упор. Тут я впервые за всю свою жизнь почувствовал, что такое быть на волоске от смерти. Спасло нас только самообладание и высокое воинское умение наших бойцов. Это может показаться невероятным, но я свидетельствую как участник и очевидец: мои артиллеристы выкатили на прямую наводку две свои пушки и двумя снарядами разбили два немецких танка, а наш Драгун — Куташев с дистанции в 300 метров уничтожил выстрелами из своего броневика еще два танка. Пятый, уцелевший, зажег его броневик, но Куташев все же каким-то чудом спасся.

Немецкая атака была отбита. Но когда все уже кончилось, признаюсь вам, тут уже мои нервы не выдержали. Подходит ко мне адъютант и говорит: «Товарищ полковник, вот сводка Информбюро, опять неважная: наши оставила Николаев». И я чувствую, что не могу больше дышать. Ушел в кусты и там один полчаса проплакал, как баба. Трудно было понять, что происходит, трудно было смириться со всем этим — разве такой войны мы ждали, разве к такой готовились? Я ни в чем не мог упрекнуть ни своих людей, ни самого себя — мы честно выполняли свой долг. И все-таки мы отступали дальше и дальше на восток. До каких же пор? Мы могли, конечно, остановиться на любом рубеже и не сходить с него, пока нас не убьют. Но это было бы самоубийство, не больше. А нам надо было продолжать войну, как бы горестно она ни складывалась на первом этапе…

И мы продолжали сражаться. Теперь во взаимодействии с 145-й дивизией генерал-майора Г. И. Шерстюка удерживали более или менее стабильный фронт севернее Малина — между Овручем и Коростенем. Там и держались, пока не пришел приказ об отходе за Днепр. Ну, а 19 августа меня вызвали в Москву и направили в глубокий тыл, на Волгу, на небольшую железнодорожную станцию. Там я должен был формировать новую танковую бригаду. Ей был присвоен четвертый номер. Танковые корпуса в то время расформировались из-за недостатка техники.

Костяк новой бригады составили прошедшие не менее тяжкий боевой путь, чем мы, танкисты 15-й танковой дивизии, она стояла у самой границы — в городе Станиславе, и на ее долю пришлись такие же испытания, как и на нашу…