Люди страны чудес - страница 3
вдвоем смонтируем!
Как зорька, свежая,
смеется весело:
— Что, танцы — смежная
у вас профессия?
Пускай смеется,
потом посватаем,
а мне придется
сидеть над ватманом,
а в руки ватные
рейсфедер тычется —
даешь, соратники,
политехнический!
Горит настольная,
будильник тикает…
Не топь застойная,
не заводь тихая —
жить надо начисто,
не без достоинства!
Отцами начато,
а мной — достроится.
* * *
Цветут над землею вишни.
А выше, а чуточку выше
С ведерком и кистью девушка
за лучик весенний держится.
Березонька, белобровочка,
В платочке березниковочка
Хлопочет под солнцем и дождиком
о доме, совсем новорожденном,
И окна смеются, вымыты,
и краски чисты, как вымыслы,
В квартирах еще струится
семнадцатилетье строительницы,
И дом, для людей распахнутый,
молод, как песня Пахмутовой!
Шторма, над морями — тише!
С ума, что ль, в Майами? — тише!
Маневры,
манера кланяться
пред колпаком куклуксклановца,
рекламы, казармы, нары,
седеющие сенаторы, —
как школьницу,
правду растлившие,
войну, как цветок,
растившие —
Тише!
Со мной говорит девушка.
Говорит почти неслышно,
глаз не видно в полумгле:
— Жизнь моя как эта вишня.
Корни прячутся в земле.
Корни крепко держат вишню,
хоть листочки и дрожат.
В землю лег отец у Вислы
девятнадцать лет назад.
Одинокой не забота ли?
Трое — меньше мал-мала!
Мать в колхозе на ферме работала.
Простудилась и умерла.
Младших взял в детдом заведующий.
Я — одна в пустой избе.
Но была соседка сведущей:
— В город надобно тебе!
Поживешь,
потерпишь малость,
зато — сытая.
Нянька — это специальность
дефицитная…
Город, город — сто дорог,
только б вырасти!
Ты катись, колобок,
лет четырнадцати,
Нянькой, стряпкой, судомойкой,
в кухни и дровяники…
На путевке
комсомольской
Я прочла:
«Березники».
* * *
Урал чертовски молод.
Что было — не в зачет.
Я нянчу этот город!
И он со мной растет
У камского бережка
по дням и по часам.
Его я очень бережно
вздымаю к небесам.
Ты хочешь, Город Химии,
земля — моя соленая,
Окрашу небо в синее,
а улицы — в зеленое?
Веселыми веснушками
рассыплю дома,
А в небе погремушками
грянут грома!
Ах, краски — свет и ярость,
чудо, а не смесь!
Мне весело малярить
именно здесь.
* * *
Жизнь начинается заново.
Вот они, первые метки:
Улица Ардуанова,
улица Пятилетки —
Вы не из давней древности,
не из гостей незваных.
Сколько отцовской требовательности
в ваших простых названьях!
Взад да вперед не ходите,
а по привычкам стойким
Нас прямиком выводите
к школам и новостройкам.
В школах Сережи, Наташеньки
учатся и дичатся.
А выйдут из них монтажники
небывалого счастья.
Юность, — взлет соколиный,
в синь, в поднебесье взмывай!
Дай им закалку, калийный!
Ты помоги им, магниевый!
Лучится по-ильичевски
Камское море синее —
Это для вас, мальчонки,
живет на Урале Химия,
Для вас, сидящих за партой
утро Труда и Мира
Коммунистической партией
точно запрограммировано!
* * *
За Камою, за окоемом,
за древней каменной грядой
в сиянье тысячеоконном —
уральский город молодой.
Как он торопит утро сонное!
И, вырываясь из кольца,
все дальше, к пригородам, к Семино,
спешит —
и нет ему конца, —
никак он с нами не расстанется,
Уже сейчас
беря в расчет,
Что с Верхнекамской гидростанции
к нему Печора потечет;
войдя по грудь
в рассветы дымные,
он нас сзывает, как набат.
Взрывает одурь, глушь,
Дурыманы
Второй калийный комбинат, —
чтоб встали дружными, не хилыми
земные всходы по весне,
чтоб именно отсюда
Химии
шагать победно по стране,
чтоб солнце пить и с бурей сладить
совсем молоденьким росткам!
И нет конца
рабочей славе.
И нет конца Березникам.
С. Мухин
ВСТАЮЩИЙ НА РАССВЕТЕ
Революция, первая русская революция шла на убыль. Боевые отряды, в авангарде которых стоял рабочий класс, отступали, сражаясь. В разных концах страны еще вспыхивали упорные, жаркие, схватки. Но реакция расправлялась с очагами восстаний.
Царизм усиливал натиск на революцию. Меньшевики и Центральный Комитет Российской социал-демократической рабочей партии, находившийся в их руках, стояли на оппортунистических позициях, соблазнялись частными уступками и подачками правительства. Нестойкие — пошатнулись.
Но воля партии была иной. Многие местные организации осуждали меньшевистскую тактику, клеймили позором соглашателей, трусливо разбежавшихся по обывательским подворотням.