Люди трех океанов - страница 21

— Да, батарея однажды умирала. И что обидно, умертвить пришлось самим.

Солдаты ближе пододвинулись к костру.

— Приключилось это в Германии. Немцы взорвали мост. Пехота шагнула в воду и поплыла дальше. А мы со своими пушками сели, что называется, на мель. Начали сколачивать плоты. В аккурат поблизости оказался лесок. Рубим эти германские деревья, сколачиваем гвоздями, связываем проволокой, веревками, лозой. А с того берега бьют — ад кромешный стоит. Одно наше орудие в бараний рог согнуло. Но продолжаем грузиться. Закатили последнюю пушку на бревна. Ветхий плотишко почтя весь под воду ушел. Но совсем не тонет. Прислуга гребет изо всех сил. Как только добрались до стремнины, плоты завертелись будто бешеные. Не можем ни на метр приблизиться к берегу. Пытаемся стрелять на плаву. Одно орудие срывается и идет под воду. С берега слышим просьбу, до того жалобную, что душу вынимает:

— Ребятки, да подсобите же…

А мы бы и рады, да не можем. Узкая полоска берега, где залегли наши боевые дружки, видна как днем — немцы прожекторы направили. Ахнула артиллерия. Закипела вода вокруг нас. Гомон с чужих позиций. Это фашисты двинулись в контратаку. Наклоняется ко мне наводчик. Ходов, весь мокрый, от холода дрожит:

— Что ж это такое, товарищ командир? Ведь они уже идут, и как бы не в психическую. Может, вплавь, без пушек, доберемся? Хоть врукопашную…

Смотрю на солдата и самого жуть берет: в самом деле, с минуты на минуту немецкая солдатня захлестнет горстку наших ребят. И вдруг примечаю небольшой островок. Сразу прикидываю — там туго придется. Наши скученные орудия будут хорошей мишенью. Но из всех бед выбираю одну.

Налегли на самодельные весла, повернули к острову. Скатили пушки наземь и сразу — к работе. Как и предсказывал Ходов, немцы пошли в психическую. Была у фашистов такая «разновидность» атаки. Это когда в полупьяном угаре или полном психическом расстройстве идут напрямик, в лобовую. Конечно, разум у пьяного или нервного не велик. Но и устоять перед ним тоже нужны нервы. В общем, немцы двинули на нас и артиллерию и пехоту. По нашему островку били прямой наводкой. Отвечали мы том же. Стреляли без передышки. На стволах дымилась краска. Дело дошло до мин. Они все ближе ложились к нашему «пятачку». И вскоре погибла вся прислуга третьего орудия. На других появились раненые. Но мы решили биться до последнего. Берегли уже не жизнь, а снаряды. Удалось прямым попаданием взорвать три немецкие самоходки. Потом четвертую искалечили. Били и по пехоте. Она несколько раз порывалась подняться, но откатывалась. Мы уже радовались благополучно кончившемуся «сабантую», как увидели выползшие на холм новые орудия. Подсчитали — чертова дюжина. Ударили они почти одновременно. Сзади меня кто-то охнул. Гляжу, к лафету склонился Ходов. Бледный как смерть, пот градом катится. Губы шевелятся, а голоса не слышно. Указывает на ноги. Откинул я полы его шинелишки, и язык отнялся. Солдат был без ног. Его дружки по орудию рядом лежат. Неживые. Перетянул я жгутом Ходову култышки, чтобы кровью не истек, и приказываю не шевелиться. Он же порывается встать, к орудию тянется. Это пока в горячке. А когда боль подкатилась к самому сердцу, — застонал.

Комбат замолчал. Видимо, нелегко было говорить. Сухо трещал пожираемый огнем хворост. Из Змеиного ущелья тянуло сыростью.

— Короче говоря, к рассвету нас в батарее осталось всего шесть человек — я, Гнатюк, Ходов и чудом уцелевший расчет четвертого орудия. Пушек в ходу — восемь. Больше чем одно орудие на человека. Пришлось каждому работать за расчет. Самому заряжать, наводить, стрелять. И вдруг крик с четвертого орудия: «Боезапаса нет!» Посыпались эти доклады и с других орудий. Молчит один Гнатюк. Подхожу к нему, спрашиваю, сколько снарядов осталось. Отвечает — двенадцать. Прикидываю. Восемь надо оставить на всякий случай, а четыре можно выпустить. Но выпустить с толком. Гнатюк так и сделал. Еще одна немецкая самоходка перевернулась вверх тормашками. И наши орудия замолчали. Немцы сразу поняли, что мы остались с голыми руками, и сразу пошли на нас с открытым забралом. Самоходки двинулись к самому берегу. Оттуда к нам рукой подать. Все мы поняли, что настал последний час…