Люди трех океанов - страница 36

На этот раз боцмана пока никто не приглашал. «Значит, стар стал, никому не нужен», — с горечью думал Максим.

На расспросы матросов из боцманской команды Лыхо как-то виновато отвечал:

— Да, фактически ухожу в долгосрочный.

Немного помолчав, подумав, взглянул на веснушчатого, как яйцо сороки, Петра Кротова, матроса из боцманской команды, которому «житья не давал» за нерасторопность и неумение при швартовке бросать концы.

— Скажи, Кротов, имею я право на отдых? Фактически тридцать лет стучу вот этими каблуками по палубе, узлы вяжу, учу вас, непонятливых.

— Конечно имеете, — торопливо соглашался Кротов, зная, что мичман в любой миг может перевести разговор на тему о кротовской неразворотливости.

— То-то. Подумай только. Ты вот отслужишь положенное, перемахнешь через плечо вещевой мешок и подашься в свои заволжские степи. Будешь бригадиром, чи там агрономом, как говоришь. Станешь ходить при галстуке, шляпе и прочей пышности. Куда захотел — пошел, что вздумал — сделал. Вольный ветер! А я чем хуже тебя?! Прямо сказать, хочется и мне гражданской жизни хлебнуть. Ведь как ушел добровольцем еще в двадцать восьмом и по сей час с эсминца не схожу.

Смотрел в сторону, поглаживая запорожские усы, и задумчиво рассуждал:

— Уеду на Днипро. Обзаведусь пасекой… А подумай, как хорошо: осенью буду пчел кормить, по весне беречь рои, качать майский мед. Кругом цветут вишни, терновник. Возле тебя толкутся ребятишки. Отрежь им стильник — фактический мед вместе с сотами. Ешьте, мол, карапузы, знайте дядьку Максима.

Матросы молчали, а боцман непонятно почему-то рассердился и вдруг напустился на Кротова:

— Вот уеду, и тогда что хошь делай. Мое дело маленькое. Я теперь фактически человек штатский.

Сегодня утром Журавлев пригласил боцмана в каюту. Состоялся тот же разговор, что и пять, десять, пятнадцать лет назад.

Максим молчал, но это не означало, что завтра будет писать докладную. Молчание означало несогласие. Нет, Максим пойдет на отдых. Хватит, отслужил свое. Иван Митрофанович, как и раньше, не упрашивал, а спокойно рассуждал:

— Что ж, смотрите, Степаныч. Прямо скажу — вы нам нужны. Молодежь учить надо. Да и вы сами не стары. Но неволить не стану. Не имею права.

Получив разрешение командира, Лыхо последний раз выстроил матросов. Поставил в сторонке громоздкий самодельный чемодан. Откашлялся. Все, не сводя глаз, смотрели в хмурое и, кажется, постаревшее за последние дни лицо боцмана. Оно было усталое, помятое, словно после беспокойного сна. И только черные до синевы усы задорно топорщились.

— Так вот, товарищи, — начал каким-то не своим, глухим голосом боцман, — ухожу фактически. За меня остается Петров, — кивнул в сторону высокого, стройного старшины, — слушайтесь, почитайте.

Прошел вдоль строя, заботливо потрогал перекосившийся воротничок у Забелина, осторожно поправил бескозырку на Дженалидзе, строго, по-отцовски, посмотрел в веснушчатое лицо Кротова, негромко напутствовал:

— Смотри, Кротов, не подкачай. Фактически дело ведь на лад пошло. Будешь неплохим боцманом. Я-то знаю, кто на что способен.

— Есть! — тихо отозвался матрос.

Боцман пожал матросам руки, провел по ряду затуманенным взглядом и, еле заметно улыбнувшись уголками губ, подумал: «Жаль вас, ребята…»

Сдерживая волнение, распрощался:

— Будьте здоровы, товарищи. Не поминайте Лыхо лихом. Служите как положено…

Командир предложил боцману баркас, чтобы быстрее добраться до вокзала, но Лыхо отказался:

— Не стар и сам доберусь. — И торопливо придумал деловой предлог: — Из-за одного человека негоже гнать катер.

Максим взял, кажется, совсем невесомый для него чемодан и направился к трапу. Матросы видели, как боцман, такой знакомый, стройный, торопливо прошел к корме, повернул лицо к флагу, поднял ладонь к козырьку. Подошел командир, пожал боцману руку, и тот медленно спустился по трапу. Кротов долго смотрел ему вслед. Вздохнул, глотнул слюну, парусиновым рукавом робы смахнул с рыжих ресниц слезу. Кто-то сказал:

— Ведь строгий человек, а добрый. В душу прямо тебе смотрит. Жаль боцмана.

Два часа просидел Максим с чемоданом у городской пристани в ожидании рейсового катера. Прошедшие мимо сигнальщики с эсминца сообщили, что закрыт рейд: начало штормить.