Люди в летней ночи - страница 10

Он поднимается по трем ступенькам крыльца и еще раз оглядывается, прежде чем переступает порог, дверь из сеней на кухню открыта, и там хлопочет мать. — Ах вот она где, мать. — Нужно что-то сказать, и он говорит: «Здравствуй». Мать отвечает из кухни, но они не сходятся вместе. Молодой человек поворачивается и идет в избу, закрывает за собой дверь и в первый раз вдыхает родной воздух дома.

Так он возвращается на лето к матери, приходит в три часа пополудни в погожий июньский день, и в первые мгновения ему не по себе. Не случайно он мешкал на дороге, прежде чем войти в дом. Здесь каждый уголок, каждое укромное местечко нежно хранят всегдашнее знакомое настроение, и трудно выбрать, с чего начать освоение этого мира. Он обходит все кругом и в один час растрачивает все впечатления, так что когда он опускается в качалку, ему кажется, будто он и не уезжал отсюда вовсе.

Тихую-тихую мелодию оставили здесь, чтобы удерживать родившееся когда-то настроение. Окружение относилось к ней благосклонно. Просторная стена с дверью посредине принимала на себя вечерний свет, лившийся из двух выходивших на зады окон, а заглядывавшая в боковое окно ветка черемухи словно призывала взглянуть мимо нее на лежащую за окном долину. Долина с ее пологим склоном, со всем, что в ней было, охотно позволяла смотреть на себя, как человек уверенный в своих чарах; и пригожие глаза долго глядели на нее из-за черемуховой ветки, а едва слышная мелодия баюкала дом. Умиротворенная душа словно угадывала слабый травяной дух за окном, а тиканье настенных часов звучало как нескончаемое уверение. И мало-помалу уверения были услышаны и настроили душу человека на согласный лад. В иные мгновения озарений ему открывалась великая простота бытия, жизни; так и теперь его сознание согласно приняло в себя все: тиканье часов, запах молодой травы, нежное угасание дня и самого себя. Как будто его внутренний человек произнес: «Вот я», — и этим высказал и объяснил тайну бытия.

В такие мимолетные мгновения кажется, будто ты один существуешь в мире; но к этому чувству не примешивается ни ужас, ни восторг, в нем нет ни печального, ни радостного оттенка. Тогда бодрствует, ощущает и постигает лишь внутренний, изначальный человек — вечно неизменный, не знающий ни печали, ни радости, ни юности, ни старости. Такие мгновения случаются в жизни всякого, хотя у кого-то, быть может, они остаются незамеченными.

А то иногда покажется, что дух какого-то другого, знакомого мне человека, живого или умершего, витает рядом и пристально наблюдает за моими внутренними движениями. И если я обращу на него свой взор, то и мне откроется его изначальный человек — как бы нагой и беспомощный. И так, покуда внутреннее око не насытится зрелищем; тогда тело шевельнет рукой или ногой, очнется, и изначальный человек погрузится обратно в бездны бессознательного.

Такое внутреннее нечаянное движение произошло в душе сидевшего в качалке человека. Оно было связано с его матерью, которая находилась сейчас тут же рядом, за стеной, с этой пожилой женщиной, сделавшейся вдруг странно чужой, так что, глядя на нее, он подумал: «Это моя мать». Подумал не словами, но вид этого морщинистого лица вызвал в его душе нежное умиление, трогающее душу, подобно собственному отражению в зеркале, но от которого труднее освободиться.

Несколько дней тому назад этому молодому человеку, слишком задержавшемуся вдали от дома, внезапно пришло в голову, будто его мать умерла. Эта мысль мало-помалу сменилась другой: что его мать может в скором времени умереть. Но вместе с этой второй мыслью возникло сильнейшее чувство — догадка о его будущих ощущениях и изумление, что прежде он никогда не думал об этом. А именно: об истовости материнской любви, которую так сладко чувствовать вдали от дома и в непосредственной близости от мировых бурь и потрясений. Материнский образ, являющийся сыну, неподвижен и словно безымянен. И тому приходится в глубинах сокровенного выверять свое отношение к этому образу — к своей матери.

В подобные мгновения истинного прозрения случаются настоящие чудеса. Юное существо, которое, взрослея, легко и непроизвольно отдаляется от мира детства, оставляя и обитающего там всемогущего Отца нашего — Господа, это существо вдруг обращает взгляд на небо и смотрит на своего детского Бога как на доброго знакомца, о котором он никогда не забывал и на милость которого не переставал уповать. И теплая любовная волна заливает душу этого человека, всю отданную сейчас Богу и матери: «Если бы она уже умерла, вот теперь она бы точно почувствовала там, где она есть, эту мою доброту!» И образ матери, с которой молодой и неукротимый сын столько раз ссорился в домашней жизни, теперь разрастается и лучится светом в его воображении. И все, все лучится и светится — вся прожитая им до сего дня веселая беспутная жизнь.