Людмила - страница 58

В общем, он рассуждал так же, как и я: остатки раствора в каком-нибудь пузырьке при наличии разбитого шприца стали бы вещественным доказательством несчастного случая, и если бы раствор действительно был самодельным, возможный приятель не стал бы, рискуя быть пойманным, возвращаться за разбитым шприцем, но было еще кое-что, о чем я не знал.

Во внутреннем кармане пиджака покойного была обнаружена коробка с девятью ампулами морфина по десять кубиков каждая. Такая же ампула, только пустая оказалась в боковом кармане. Следовало сделать вывод, что покойный только что опорожнил эту ампулу. На всех ампулах была фабричная маркировка: это был полуторапроцентный морфин, так называемый ветеринарный. Экспертиза показала, что концентрация соответствует маркировке. Для такого «закаленного» наркомана, каким был Стешин, доза в десять миллилитров, по мнению следователя, вряд ли могла оказаться смертельной.

— Убийце нужно было забрать не только разбитый шприц, — сказал следователь. — Куда более опасной уликой была коробка с ампулами концентрированного морфина. Вы помешали ему подменить этот морфий обычным и поэтому он напал на вас.

— Почему вы думаете, что это были ампулы? — спросил я. — Почему не самодельный раствор?

— Во-первых, ему выгоднее было бы оставить пузырек на месте, — сказал следователь, — это снимало бы все подозрения. Во вторых, с неделю назад через руки Стешина прошла партия ампул с маркировкой морфина, но это не был морфин. Был какой-то препарат, содержащий морфин, но в очень низкой концентрации.

Консультировались со специалистами, — продолжал следователь. — Все говорят, что не знают такого лекарства. Более того, утверждают, что это не может быть лекарством, поскольку выбор ингредиентов случаен.

Да, это было странно. Можно было предположить, что какая-то банда затеяла крупное мошенничество, вероятнее всего оптовую продажу поддельного наркотика другой банде. Вопрос в том, зачем в таком случае вообще нужен морфин? Они спокойно могли бы запаивать ампулы с новокаином или даже с водой. Вообще, ампулами обычно торгуют те, кто имеет к ним доступ в больницах или на аптекарских складах, а это всегда небольшие партии. Партия, проданная Стешиным, была небольшой, но это и не был обычный морфин. Очевидно, Стешина убрали те, кто производил эту непонятную смесь.

— Да, вероятно, этот концентрированный морфин был в ампулах, — согласился я. — А почему вы решили, что Стешин не мог умереть от десяти кубиков морфия? Все-таки приличная доза.

— Не для него, — сказал следователь.

— Вы что, знали его?

— Заинтересовались после этой партии, — сказал следователь. Он встал, переставил стул, уселся на него обычным способом, достал новую сигарету, закурил. — Хотите узнать его биографию? — спросил он.

— Было бы интересно.

Биография действительно была интересной. Отец, генерал медицинской службы, профессор, член-корреспондент, преподавал в Военно-медицинской Академии, мать в свое время была оперной певицей «сопрано», в общем, мальчик из более чем приличной семьи. Следователь заметил мою реакцию и поправился — «советская элита». Родители, конечно же, постарались дать ему хорошее образование, — французская школа, музыкальная школа для одаренных детей — может и правда, были способности, — готовили в училище имени Мусоргского, но неожиданно для родителей он бросил скрипку, перешел на контрабас и поступил в гораздо менее престижное училище, на Моховой. Возможно, в этот момент начались конфликты с родителями, потому что мать, классическая певица, не могла одобрять его увлечения джазом, отца, генерала послевоенной закалки — даром, что доктор наук — тоже, не могло это радовать, а если он видел его друзей... У меня были знакомые в этой среде, наверное, как раз тогда. Самоуверенные, раскованные, немного циничные ребята, жаргон и подначки, непристойные шутки, быстрая небрежная речь и бесконечное презрение к отечественному истеблишменту. Кто-то, может быть, и не из них посадил его на иглу. Мальчик из более чем приличной семьи стал наркоманом. После третьего курса он был арестован и осужден — еще с двумя наркоманами ночью они ограбили какой-то медпункт. Через три с половиной года он вышел. Сначала устроился подсобным рабочим на стройку, но скоро ушел оттуда и стал играть в небольшом джазовом составе, в молодежном кафе. Пил, проводил время в разных злачных заведениях в компании джазовых музыкантов и богемных девиц. Потом стал вести себя странно. Нервничал, периодически исчезал. Несколько раз его задерживали на вокзалах с небольшими количествами наркотиков, но отпускали. Говорил, что держит для себя, и, по-видимому, так и было. Постепенно стал опускаться, перестал следить, за собой, обносился. Лечился, потом опять пытался играть, с каким-то составом, халтурившим в загородных клубах, снова сорвался и снова лечился. Так и тянулось. В конце концов, совсем бросил играть. Работал сторожем, разнорабочим. Полгода назад устроился санитаром в психиатрическую больницу, но недавно уволился. По собственному желанию. Так написано, но на самом деле его выгнали за систематическое хищение наркотиков.