Людовик XIV, или Комедия жизни - страница 16

Душевное состояние Армана де Конти было в высшей степени мучительно и тяжело; он чувствовал себя угнетенным во всех отношениях. Его дух был унижен, его гордость оскорблена. Вспыльчивый, но благородный, он оставался верен до последней крайности делу Фронды; его ненависть к правительству Мазарини и Анны, вызванная любовью к Франции, была так же глубока, как и искренна. Эта любовь, несколько односторонняя и эгоистичная, была тем не менее одушевляема гуманным чувством. Хитростью и обманом Мазарини сделал его слугой, супругом племянницы и орудием правительства. Гордость его не могла перенести подобного унижения; окончательная победа правительства тем более возмущала его чувство справедливости, что только крайняя необходимость заставила его самого уступить. «Он не убивает своих врагов, просто sans phrases, нет, он женит их!»

Эти насмешливые слова Нинон просто терзали его душу. Но что еще хуже, он чувствовал себя опозоренным Мазарини. Этот человек, которого он так сильно ненавидел, не ограничился его порабощением: он осмелился еще разыгрывать роль великодушного, осмелился вынудить его благодарность, сжигая секретные бумаги, за которые принц мог поплатиться головой, если б не стал супругом Мартиноци, бумаги, украденные у него с целью предать его, беспомощного, в руки Мазарини. Кто был этот бездельник, изменивший ему? Серасин, его секретарь, или аббат Даниель, его домашний капеллан? Может быть, оба вместе? Если б он только мог сильнее ненавидеть Мазарини и свою жену, если б мог сильнее презирать их, он бы спас свою совесть и гордость от самопрезрения. Но, увы! Он уже был не в состоянии испытывать эти чувства не только в отношении Марианны после их прощания, но и в отношении самого Мазарини. Это сознание еще больше возбуждало его гнев против самого себя. Он думал, что Марианна была такой же жертвой политики ее дяди, как и он сам, и что ей так же, как и ему, приятно было бы получить возможно больше личной свободы и даже добровольно расторгнуть этот брак. И что же он узнал? Что эта мраморно-холодная женщина любит его!.. Пламенный, невыразимый взгляд Марианны выказал ему эту тайну. Этого взгляда он не мог больше забыть. Но как могла она полюбить его? Почему? Где она его прежде видела? Женитьба эта была, следовательно, делом большой любви кардинала к племяннице, а не средством отомстить своему врагу. Кто разрешит ему эти загадки? Тут его размышления колебались между целым рядом невероятностей, которые, однако, подкреплялись фактами. И в самом деле было над чем призадуматься: правительство сделало его совершенно самовластным правителем цветущего Лангедока, безответственным перед Мазарини и перед королем. Но что всего важнее, опять ему дали командование над войсками, которого он был лишен с такой дьявольской хитростью и которое передали его противнику графу д’Аво. Теперь под его начальством находилось больше войска, чем он когда-либо имел в своем распоряжении во время войны против правительства. Казалось, осыпая его всеми этими милостями, Мазарини хотел сказать: «Тебе, врагу моему, я дал племянницу, дал высшие политические почести и еще даю этот острый меч. Подними же теперь руку на меня, Конти, если ты подлец!» Это окончательно обезоруживало принца; он должен был отныне из чувства чести быть благодарным рабом победителя. Все это вместе взятое обещало ему бессонные ночи. Подобные противоречия представляли и его отношения с госпожой Кальвимон, Мазарини и женой. Если Мазарини действительно устроил этот брак из любви к племяннице, поведение принца могло глубоко оскорбить его. Казалось даже, что эминенция за это именно поругание хотел отомстить ему, сделав главнокомандующим южной Францией вместо вернейшего из своих старых полководцев. Нет, Конти не допустит такого позора, не останется так глубоко неправым перед ними. Таковы были далеко не утешительные мысли его высочества в это утро.

– Приехал ли Серасин? – спросил он шталмейстера, принимая из рук Лорена кружевной воротник.

– Нет еще, ваше высочество. Он должен быть к полудню.

– Пускай по приезде немедленно явится ко мне! Велите быть здесь полицейскому служителю. Как размещены наши гости, Фаврас?