Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества - страница 12
Очень любящий тебя друг
Льюис Кэрролл.
27 декабря 1873 г.
Милая моя Гейнор,
Мое имя пишется через «ж», т. е. «Доджсон». Всякий, кто напишет его так, как пишется имя этого несчастного (я имею в виду, конечно, Председателя комитетов в Палате общин [39]), оскорбит меня—глубоко и на всю жизнь! Забыть это оскорбление я еще, пожалуй, смогу, но простить — никогда! Если ты еще раз так меня назовешь, я буду звать тебя «Эйнор». Как по-твоему, хорошо тебе будет житься с таким именем?
Что до танцев, моя дорогая, то я никогда не танцую, если мне не разрешают следовать своей особой манере. Пытаться описать ее бесполезно — это надо видеть собственными глазами. В последний раз я испробовал ее в одном доме — так там провалился пол. Конечно, он был жидковат: балки там были всего шесть дюймов толщиной, их и балками-то не назовешь! Тут нужны бы каменные арки: если уж танцевать, особенно моим специальным способом, тченыпим не обойтись. Случалось тебе видеть в Зоологическом саду, как Гиппопотам с Носорогом пытаются танцевать менуэт? Это очень трогательное зрелище.
Передай от меня Эми что-нибудь, что, с твой точки зрения, больше всего ее удивит. Остаюсь
Любящим тебя другом
Льюис Кэрролл.
Крайст Чёрч Оксфорд,
13 октября 1875 г.
Милая моя Гертруд,
Я никогда не дарю подарки ко дню рождения, но, как видишь, посылаю иногда ко дню рождения письма. Я только что приехал и пишу, чтобы пожелать тебе счастья в связи с завтрашним днем. Завтра, с твоего разрешения, я буду пить твое здоровье — но, может быть, ты возражаешь? Скажем, если б утром за завтраком я уселся рядом и выпил твой чай, тебе бы, верно, это не понравилось? Ты бы сказала: «Вот тебе и на! Мистер Доджсон взял да и выпил мое здоровье — и ничего мне не оставил!» А как удивится доктор Монд, когда его вызовут, чтобы он тебя осмотрел: «Сударыня, мне очень жаль, но я вынужден вам сказать, что у вашей девочки нет никакого здоровья! В жизни такого не видывал!» «Ах, это объяснить нетрудно!» — скажет твоя матушка. «Она, знаете ли, зачем-то познакомилась с каким-то странным господином, и вчера он выпил ее здоровье!» «В таком случае, миссис Чэтеуэй, — скажет он, — вот единственный способ ее излечить: надо дождаться его дня рождения, и пусть тогда она выпьет его здоровье».
И вот тогда мы поменяемся здоровьем. Интересно, как тебе понравится мое? Ах, Гертруд, что за вздор ты болтаешь!..
Любящий тебя друг
Льюис Кэрролл.
30 ноября 1879 г.
…Все это время я был ужасно занят. Помимо всего прочего, мне нужно было написать груды писем — их хватило бы, должно быть, на несколько садовых тележек. Я так устаю, что обычно ложусь спать через минуту после того, как встаю, а иногда и за минуту до того, как встаю. Слыхали ли вы когда-нибудь о такой усталости?..
26 декабря 1886 г.
Милая моя Э —,
Хоть нас разделяет ревущая и рокочущая река (взглянув на карту Англии, ты сможешь, как мне кажется, убедиться в справедливости этого замечания), мы все же помним друг друга и, дрожа от сырости, думаем друг о друге с любовью…
31 марта 1890 г.
…Я так тебя понимаю, когда ты пишешь, что всегда робеешь, когда к тебе в гости приходят дети! Меня они порой просто приводят в ужас — особенно мальчики, с девочками я еще могу иногда примириться, когда их не слишком много. Но они легко становятся «de trop»[40]. Но с мальчиками я просто не знаю, что делать. Я отправил одному оксфордскому другу «Сильви и Бруно», он поблагодарил меня и написал: «Должно быть, мне нужно привезти к Вам сынишку». Я ответил, чтобы он этого не делал или что-то вроде того, а он написал, что глазам своим не поверил, когда прочитал мое письмо. Он думал, что я всех детей обожаю. Но я не всеяден — как свинья. Я очень разборчив…
Тебе повезло — у тебя есть время на то, чтобы читать Данте, и я готов от души тебе позавидовать: я его никогда не читал, и все же я уверен, что «Divina Commedia»[41] — одна из величаиших книг в мире, хоть я и не уверен в том, что чтение ее действует возвышающе и облагораживает нашу жизнь или что оно доставляет величайшее поэтическое наслаждение. На этот вопрос ты вскоре сможешь ответить сама; не думаю, что у меня (по крайней мере, в этой жизни) будет возможность ее прочитать; моя жизнь кажется мне раздерганной на мелкие кусочки — так много всего я хочу сделать. G чего начать — решить нелегко. Одну работу, во всяком случае, нужно закончить в этом году, это мне ясно, а она потребует месяцы напряженного труда: это второй том «Сильви и Бруно». Я твердо решил, если буду жив и здоров, выпустить ее к следующему Рождеству. Когда дело идет к шестидесяти, было бы легкомысленно рассчитывать, что у тебя впереди годы и годы труда…