Люси. Истоки рода человеческого - страница 38

Будучи молодым человеком, он дважды запятнал свою репутацию. Все еще разрываясь между стремлением к научной респектабельности и финансовыми проблемами, он женился на молодой англичанке Фриде Эйверн, которая как-то посетила Восточную Африку. Поначалу она охотно сопровождала его в бесконечных поездках и ничего не имела против жалкой лачуги, переполненной каменными орудиями, костями, африканскими поделками и шкурами животных. Но вскоре такая жизнь перестала ее удовлетворять. Она была счастлива только во время периодических поездок в Англию. Да и здесь она все чаще и чаще оказывалась в одиночестве, пока Луис работал в музее, разбирая горы привезенных им материалов. Этот стиль жизни не способствовал укреплению семьи, и раскол между ними увеличивался, несмотря на рождение двух детей. В конце концов Фрида решила, что с нее достаточно. На свои собственные деньги она купила маленький домик близ Кембриджа и поселилась в нем постоянно.

Луис мог навещать ее, когда хотел, но он все реже и реже пользовался этой возможностью. Он был увлечен грандиозными проектами, а в 1933 году встретил Мэри Николь, молодую студентку-археолога и иллюстратора. Она должна была сделать рисунки каменных орудий для книги, которую он писал. Вскоре после этого они полюбили друг друга. Мэри ездила с ним в следующем году в ущелье Олдувай, а позднее, когда Луис и Фрида формально развелись, вышла за него замуж.

Луис Лики в зените своей славы — одетый в комбинезон, который он всегда носил в поле, очки подвешены на шнурке, чтобы не разбить их во время бесконечных странствий, подчас ползком и на четвереньках, по отложениям. В руках — ископаемые зубы млекопитающих.

Вся эта история шокировала общественное мнение, она подтверждала представление о сумасбродном характере Луиса. Его отец был англиканским священником, а мать — достойной его супругой. Они были оскорблены поведением сына, так же как и обе сестры Луиса, вышедшие замуж тоже за священников (один из них позднее стал епископом Восточной Африки). Оба семейства — Лики и Базетт (девичья фамилия его матери), составлявшие большую, переплетенную родственными узами ультраконсервативную группу, считали поступок Луиса скандальным. Общественное мнение Найроби, косное, как во всех колониальных странах, тоже было недовольно неортодоксальным поведением Лики.

Луису было суждено пережить не только это. Вскоре разразился еще более серьезный скандал, на этот раз научный. Работая на озере Виктория, он сделал две интересные находки. Первая состояла из нескольких кусочков черепа с удивительно гладким лбом, не имевшим ничего общего с тяжелыми надбровными дугами неандертальского или пекинского человека. Вторая представляла собой нижнюю челюсть, которая позднее получила печальную известность как «канамская челюсть». Она была гораздо более человекоподобной, чем по-прежнему пленявшая всех пилтдаунская. Обеим окаменелостям сопутствовали остатки вымерших слонов, а вместе с канамской челюстью было найдено еще более древнее слоноподобное животное — Dinotherium. Обнаружив столь древние остатки млекопитающих и эти странные, по-современному выглядевшие фрагменты костей гоминид, Лики решил, что он нашел нечто необычайное. Его вдруг осенила невероятная мысль (что вообще было характерно для всей его научной карьеры): если пекинскому и неандертальскому человеку свойственны примитивные черты, а вновь найденная форма ими не обладает, то именно она и должна представлять ту линию развития, которая привела к современному человеку; другие же линии — просто тупиковые ветви.

На протяжении всей своей научной деятельности Лики был склонен видеть в своих находках все более и более древних представителей линии истинного человека. Он считал, что гоминиды, найденные другими учеными в Китае, на Яве, в Южной Африке или пещерах северной Европы, не были нашими предками. Все это боковые ветви. Трудно сказать, когда именно эта мысль овладела им, но он отстаивал ее до самой смерти. Понятно, что ученый, склонный к таким идеям, был прямо-таки окрылен находками на озере Виктория.

Он послал ликующий доклад в Лондон, собираясь отправиться туда вслед за ним и лично представить находки. Один из друзей предупреждал его, что сделанные им выводы о геологической локализации находок и их связи с вымершими животными нуждаются в более солидном обосновании. Лики уже попал однажды впросак. Он поспешил объявить о древности человека из Олдувая, а геолог Перси Босвелл из английского Имперского колледжа, посетивший Олдувай, установил, что эта «древность» — результат захоронения в более давнем слое. Позднее было показано, что возраст находки — всего лишь около 15 тысяч лет. Но Лики был молодым упрямцем, настолько переполненным верой в себя и в свои возвышенные идеи, что он отмахнулся от предостережений, как от надоедливых мошек.