Мачо в перьях - страница 6

Результатом наших метаний по коридору стала дверь с латунной табличкой с номером 666. Не могу отнести себя к числу суеверных людей, но, увидев этот номер, поежилась:

— Дьявольское число…

— Не впадай в мракобесие, Ярослава! — прошипела Маруська.

Странно было услышать подобные слова именно от Маньки, потому что именно она время от времени впадала в странный религиозный экстаз: ходила в церковь, говорила о царствии небесном, сокрушалась о неправедной жизни, критиковала Игната и все время порывалась «с завтрашнего дня жить в согласии с Господом». Однако аскеза, необходимая для сего действа, являлась для Маруськи неподъемной ношей. В связи с этим вопрос приобщения подружки к святой жизни постоянно откладывался, но всевозможные приметы типа черной кошки, пустых ведер, рассыпанной соли и прочего «мракобесия» ею чтились свято. Однако сейчас почему-то нехорошее сочетание цифр Маню не впечатлило, зато на меня табличка с дьявольским номером действовала угнетающе. Мне бы уйти, прислушаться к своему внутреннему голосу, а не к голосу Маруськи…

Слева от двери висела такая же латунная табличка, сообщавшая, что здесь в поте лица трудится господин Завалов Михаил Феликсович, координатор и продюсер игровых программ одного из ведущих телеканалов.

— Это он! — радостно пискнула Маня и, не удосужившись постучать, распахнула дверь: — К вам можно?

Даже если бы из-за двери ответили отказом, Маруська все равно вошла бы: она была близка к цели, и остановить ее не смог бы даже торнадо. Из кабинета донесся малоприятный фальцет, который с одинаковым успехом мог принадлежать как мужчине, так и женщине.

Обладателем мерзкого фальцета оказался все-таки мужчина, причем весьма отталкивающей наружности: упитанный тип с остатками сальных волос, обрамляющих обширную плешь, с маленькими, бегающими глазками за стеклами очков в золотой оправе и жирными мокрыми губами. Скажу честно, более противного человека лично мне видеть не доводилось.

— Вы господин Завалов? — подозрительно осведомилась Маня.

— Это я. А вы…

— Да, это мы, — как-то слишком торопливо подтвердила подруга, бросив затравленный взгляд в мою сторону. У меня сразу возник прежний вопрос: что за волшебное слово шепнула Маруся?

Далее события развивались согласно расписанному Маней сценарию. Господин Завалов выскочил из-за стола (у него оказались удивительно короткие и толстые ноги, а брючный ремень едва угадывался под объемным животом). «На кого же он похож»? — озадачилась я мучительной мыслью.

— Чай? Кофе? Сок? Коньяк? Виски? Шампанское? — затараторил Завалов, так интенсивно потирая руки, словно хотел добыть огонь трением.

«Батюшки, да ведь это живой Чичиков»! — осенила меня внезапная догадка, отчего я украдкой захихикала.

Завалов-Чичиков как-то странно и немного нервно дернул толстой щечкой, затравленно посмотрел в мою сторону и уселся обратно за свой стол:

— Слушаю вас внимательно.

Я не знала, что говорить, поэтому дала себе слово молчать, предоставив Маруське вести переговоры самостоятельно.

— Видите ли, уважаемый Михаил Феликсович…

— Просто Михаил, — растянул толстые губы в неискренней улыбке телевизионщик. Улыбка получилась неприятная настолько, что меня даже слегка передернуло. Слава богу, никто этого не заметил. Манька тем временем очень коротко и ясно изложила суть дела:

— Мы хотим принять участие в проекте «Амазонки».

Завалов, кажется, слегка растерялся от подобного заявления:

— Простите? Я что-то не понял…

— Все вы прекрасно поняли, Михаил Феликсович. Не стоит ломать перед нами комедию и не стоит отказывать. Я сейчас обрисую ситуацию. Как вам уже сообщил бдительный сторож в милицейской форме, мы пришли по делу Штейна, убитого пару недель назад. Нам известно, что у вас в связи с этим убийством масса проблем, и самая, пожалуй, неприятная та, что в любую минуту вместо этого добротного кабинета вы можете оказаться в очень неуютной тюремной камере в компании с матерыми уголовниками. Ужасная перспектива, правда? — подруга сочувственно вздохнула.

На Завалова-Чичикова было больно смотреть. Упругие прежде щечки обвисли, как у шарпея, румянец с них сошел, уступив место неестественной желтизне, толстые губы мелко дрожали. Маруську, видно, вполне удовлетворила реакция дядьки на ее слова. Она кивнула и продолжала: