Мадам - страница 63

Я любовалась искусством востока в галерее на Ньюбери-стрит и вдруг, завернув за угол, увидела фарфоровую вазу эпохи Мин, на которую был направлен яркий свет, а в нос ударил сильный запах полироли. Какое-то смутное ощущение вертелось практически на кончике языка, но я не могла вспомнить… Ваза и полироль… И тут я все вспомнила.

Вспомнила, как стояла в коридоре нашего дома на Саут-Бэттери-стрит рядом со столом, вдыхая запах полироли. Наверное, домработница натирала в то утро мебель. Я вдыхала едкий запах и прислушивалась к бормотанию за дверью. Умирал мой папа.

Он умирал и просил привести меня. Да, это я уже вспомнила… Но было что-то еще. Я прищурилась, глядя на вазу… Что-то связанное с вазой…

Я стою в коридоре, все остальные уходят. Доктор все еще что-то вещает маме приглушенным обеспокоенным голосом, а за ними следуют двое мужчин в деловых костюмах. Взрослые, как обычно, не обращают на меня внимания.

Двери в спальню закрыты. Мне хочется зайти внутрь, словно я чувствую, что что-то происходит именно в этот момент, и при виде запертых дверей у меня сердце разрывается на части, меня словно кто-то подталкивает… Я делаю шаг, берусь за ручку… Она сделана из стекла… И в тот момент, когда я до нее дотрагиваюсь, раздается голос матери:

— Эбби, спускайся!

Я отдергиваю руку так быстро, словно обожглась.

— Иду, мама! — кричу я и не двигаюсь.

— Эбби, ты слышишь меня, детка? Спускайся немедленно!

Я стою в коридоре, замерев в нерешительности и не спуская глаз с двери. За ней мой папочка, и если я открою дверь, то он захочет меня видеть. Если я открою дверь, то мне не придется больше быть сильной, я смогу плакать и плакать без конца, а папа мне слова не скажет, потому что ему так же, как и мне, грустно от того, что он умирает и оставляет меня. Я просто знаю, что это так. Папе наплевать, что они не разрешили мне войти. Папа скажет…

— Эбигейл!

— Да, мамочка! — Я вздрагиваю и отворачиваюсь от двери в последний раз. На столе стоит ваза. Дорогая, нет, даже бесценная. Меня всегда учили, что вещи играют очень важную роль в нашей жизни.

Я поднимаю вазу и изо всех сил швыряю об пол.

Проработав почти десять лет «мадам», я начала задумываться о будущем. Ну, не о будущем мира, а о своем будущем.

Я пользовалась популярностью. Меня все знали. В «Бостон мэгазин» даже напечатали статью обо мне. Разумеется, не об Эбби. Эбби оставалась моим секретом. Статья была посвящена Персику и описывала меня как Персика.

Бармены в самых модных клубах знали меня по имени. Я много зарабатывала, была независима и счастлива. Ну, я хочу сказать, что должна была быть счастлива при такой жизни.

Зато Бенджамен счастлив не был, о чем вполне ясно высказался.

— Слушай, Эбби, я тут думаю организовать собственную мастерскую с парнем из нашего училища. После окончания, разумеется. Откроем свое дело где-нибудь в Калифорнии.

Калифорния. Я ощутила приступ паники, даже под ложечкой засосало.

— А почему не здесь?

Бенджамен пожал плечами.

— Ну, он оттуда родом, кроме того, там полно работы. Дома в викторианском стиле в Сан-Франциско и все такое…

Поскольку я перепугалась, то моей первой реакцией было напустить на себя важный вид и настаивать на своем. Когда я читаю нотации, со мной противно иметь дело, но я начинаю капать на мозги, только когда чего-то боюсь.

— Какая чушь! На востоке тоже навалом работы для реставраторов. Здесь есть здания и постарее.

Он едва удостоил меня взглядом. Мы завтракали в «Свиссотель» на Лафайет-Плейс. Бенджамен развернул газету рядом с круассаном и стаканом свежевыжатого апельсинового сока и уделял ей столько же внимания, сколько и мне.

— Не знаю почему, но там работы больше, — буркнул он, изучая заголовки. — Кроме того, у этого парня куча полезных знакомств где-то в Морро-Бэй.

Я свернула салфетку и положила ее на колени.

— А как же я?

Он медленно сложил газету, сделал глоток кофе, откинулся на спинку стула и наконец посмотрел на меня:

— Что ты имеешь в виду?

— А как же я? Как же мы? — Я едва не переходила на визг.

Бенджамен задумался на минуту, а потом сказал:

— Я не уверен, что есть «мы», Эбби. Есть ты и я, когда ты хочешь, чтобы я был рядом. Какое-то время меня все устраивало, и это было здорово, не пойми меня неправильно, но я уже готов вырасти.