Мадемуазель Виктория - страница 21
Хозяин тира поверх очков смотрит на перевернутые мишени.
- Мистер, - объясняет он, - призовая стрельба. Вы должны стрелять, пока не промахнетесь.
Он выкладывает на прилавок пульку… Вспыхивает реклама над фасадом картонного магазина. Другую… Гаснет свеча. Третью…
Больше никто не стреляет. Люди набились в маленький тир, цокают языками и одобрительно кивают после каждого выстрела. Вспотевший хозяин бегает взад и вперед: поднимать мишени и выкладывать пульки. - Мистер, - не выдерживает он наконец, - мистер, хватит, вы меня разорите… Вы американец?
Вика переводит.
- Нет, русский.
- О-о, руси! - араб поднимает кверху большой палец, - Вторая мировая война?
- Да. Летчик.
- Мистер, я был проводником под Эль-Аламейном. В большой победе есть и моя маленькая доля. - Хозяин тира кивает, поправляет очки и лезет под потолок за главным призом.
Посетители расступаются, пропуская Вику с папой. Вика гордо вышагивает, прижимая к груди тяжелую хрустальную ладью. Она слышит, как сзади почтительно шепчут:
- Руси… Русский снайпер…
Папа откидывает со лба потные волосы.
- Ну, не ожидал даже. Да… А это что?
Над прилавком свисает пук разноцветных перепутанных нитей. На прилавке - жестяные баночки кока-колы и пива, пистолеты-зажигалки и всякая пластмассовая всячина.
- Как бы это нам с тобой кока-колу вытащить? - размышляет папа. - Ну-ка, Заяц, попробуй вот эту ниточку. Или нет, наверное, эту… А-а, тяни любую!
Вика дергает голубую нитку, и над прилавком подскакивает все та же вазочка с лебедями. Хозяин аттракциона с улыбкой протягивает ее Вике.
- Девятая, - в отчаянии говорит папа. - Это уже слишком! Рядом молодой светловолосый европеец получает баночку кока-колы и разочарованно вертит ее в руках.
- Мистер, чейндж, - предлагает Вика, протягивая ему злополучных лебедей.
«Чейндж» - такое же международное слово, как «Зу». «Чейндж» - значит «обмен».
- Сенк ю, - тотчас соглашается тот, и призы переходят из рук в руки.
У европейца симпатичное и будто бы даже знакомое лицо. Он улыбается, улыбается и Вика.
- Полиш? - спрашивает она.
- Но, - светловолосый европеец указывает пальцем в грудь, - рашен.
Вика чуть не роняет хрустальную ладью на асфальт.
- Папа! Пап! Скорее! Сюда!
Услышав русскую речь, «европеец» распахивает глаза.
- Наши! - кричит он. - Наши!
Бежит папа. Бегут к «европейцу» мужчины и женщины.
- Откуда?
- Туристы. Из Хабаровска.
- Из Анадыря.
- Из Владивостока.
Папа торопливо жмет руки всем сразу.
- Давно?
- Две недели.
- Скоро?
- Через три дня.
- Ну… как там?
А как сказать - как там, на Родине? Как найти несколько слов, чтобы сказать самое главное, самое что ни на есть важное? Как уместить Родину в несколько слов? Говори хоть три часа, и все будет мало, останется еще что-то, что-то очень необходимое, о чем нельзя не сказать…
- Снег у нас.
- Реки тронулись.
- Дожди в Москве.
- В автобус! В автобус! - торопит арабчанка-переводчица. И снова папа жмет руки:
- Привет там передавайте!
Кому привет? И серому апрельскому снегу, и набухшим подо льдом рекам, и дождливому московскому небу…
Папа и Вика смотрят вслед отъезжающему автобусу.
- Вот так… - говорит папа. - Встретились, поговорили… Между прочим, от Москвы до Владивостока вдвое дальше, чем до Каира…
Через три дня дальневосточники сойдут с трапа на бетонное поле Шереметьева. Экспресс помчит их в Москву, и за окном потянутся невесомые березовые рощицы, и поля, и деревеньки, низко нахлобучившие разноцветные крыши.
Вика всхлипывает.
- Ну, вот еще, - растерянно говорит папа. - В такой счастливый день…
- Домой хочу-у! В Москву-у!! И в Марфино… Чтобы галстук носить. Чтобы дождь был…
- Целый год молодцом держалась - и на тебе… Мы же не туристы, Заяц. У нас с тобой работа. - Папа сам расстроен неожиданной встречей. - Поехали к маме…
Они идут к автобусу, держа в руках безрадостные призы «Луна-парка».
ПИР ГОРОЙ
Солнце падает за небоскребы Эль-Гузы. В Египте нет вечера, только день и ночь.
Солнце катится по верхушкам эвкалиптов - это еще день. Солнце валится за горизонт - это уже ночь. В черном небе вспыхивают звезды и рекламы: разноцветные закорючки, точки, петли. Так малыши рисуют море.