Магический круг - страница 21

Словно на автопилоте я скользила по монотонно затяжному подъему. Темные глубины моего сознания невольно начали засасывать меня, возвращая к нежеланным местам и событиям. Мили убегали вдаль, а снег по-прежнему все кружился и кружился. Шипованная резина колес с хрустом давила прозрачную ледяную корку дороги.

Мне не удавалось выкинуть из головы назойливый образ зеленого склона в Калифорнии, этот смазанный геометрический узор бегущих по нему могильных плит, таких тонких, очень тонких пластов из камня и травы. Лишь они отделяли жизнь от смерти — и навеки отделили меня от Сэма.

Какой же потрясающе зеленой выглядела трава! Такая чудесная живая зелень бывает только в Сан-Франциско, и только в это время года. И на фоне этого великолепного газона поднимались по склону холма неровные ряды белых, как мел, надгробий. Над кладбищем между рядами мемориальных плит возвышались темные эвкалипты, на их листьях серебрились капельки воды. Я рассеянно смотрела в затемненные окна лимузина, когда мы съехали с основной дороги и повернули к форту Пресидио.

Я часто ездила по этой дороге на побережье Бей-Ареа. Единственный путь от моста Золотые Ворота к заливу Сан-Франциско проходил непосредственно мимо военного кладбища, на территорию которого мы сейчас въезжали. Сегодня благодаря нашему торжественно замедленному движению все здесь выглядело очень красиво, все радовало глаз.

— Сэму, наверное, понравилось бы это место, — сказала я, впервые за всю дорогу открыв рот.

Сидящая рядом со мной в машине Джерси отрывисто произнесла:

— Ну, так ведь он теперь здесь и останется, верно? Иначе чего ради вся эта суета?

Находясь в такой близости от нее, я уловила издаваемое ею амбре.

— Мама, сколько ты успела выпить? От тебя несет, как из пивной.

— Немного «Катти Сарк»,[4] — с улыбкой ответила она. — В честь военно-морского флота.

— Ради бога, мама, мы же едем на похороны, — раздраженно бросила я.

— Не забывай, у меня ирландские корни, — напомнила она. — Мы называем это поминками: по традиции надо выпить немного за жмурика и пожелать ему счастливого пути. На мой взгляд, это очень цивилизованный ритуал.

Она уже с трудом выговаривала трехсложные слова. Я внутренне сжалась, надеясь все-таки, что она не будет пытаться принимать участие в произнесении надгробных речей, как это принято у военных. На самом деле она могла выкинуть все, что угодно, особенно в состоянии легкого опьянения. А за нами в машине ехали Огастус и Грейс, мои чертовски чопорные отец и мачеха, которым все равно ничем не угодишь.

Лимузины проехали в железные ворота кладбища и проползли мимо здания ритуальных услуг. Сегодня не будет никакой ритуальной службы в зале, и гроб уже запечатан по причинам, связанным, как нам сообщили, с государственной безопасностью. И еще туманно намекнули, что нам, возможно, было бы трудно узнать Сэма. Родственники погибших во время взрыва обычно предпочитают избегать таких трудностей.

Проплыв по Линкольн-авеню, наш кортеж остановился в дальнем конце кладбища рядом с аллеей задумчивых эвкалиптов. Там стояло несколько автомобилей с узнаваемыми правительственными номерами. Возле холмика свежей земли рядом с могильной ямой маячила стайка людей. Среди них выделялись военный священник и странный тип с длинными, заплетенными в косу волосами, сильно смахивающий на шамана. Сэму он явно понравился бы.

Перед правительственными тачками и остановились три наших лимузина: мы с Джерси ехали в середине, за нами Огастус и Грейс, а впереди — Сэм в черном лимузине. В цинковом гробу. Выйдя из машин, мы направились к этому холмику, пока военные вытаскивали Сэма из катафалка. Огастус и Грейс тихо и ненавязчиво встали в сторонке, чему я искренне порадовалась, ведь в таком случае «шотландское» дыхание Джерси могло остаться незамеченным. Если, конечно, кому-то не придет в голову зажечь рядом с ней спичку.

Военный в темных очках отделился от правительственной тусовки и подошел сказать пару слов соседствующим с нами членам семьи. Потом он приблизился к нам с Джерси.

Неожиданно я осознала, что наши одежды не слишком соответствуют похоронам. На мне было мое единственное черное платье с лилово-желтыми розочками. А Джерси принарядилась в шикарный французский костюм того особенного холодноватого голубого цвета, который великолепно оттенял ее глаза и поэтому был неотъемлемой частью ее образа во времена сценической деятельности. Я надеялась, что никто не заметит нашего отступления от этикета.