Магиран из Прошлого - страница 28

стр.


- Брось, Рабер! Жив ты или мертв, это не имеет никакого значения! Ты же находишься в тюрьме. А это значит, что даже живой, ты мертвый для всех остальных. Понятно я объясняю? А ты - дважды мёртвый!


И начальник тюрьмы снова захохотал от произнесенной им остроты.


- Господин мужественный полицейский! – притворно захныкал я, показательно посапывая носом. – А почему я мертвый, если я живой?


Майор вдоволь насмеявшись теперь пребывал в хорошем расположении духа, поэтому вместо обычного произносимого им: "Молчать!", пустился в рассуждения:


- Не знаю. Так говорит твой акт о смерти. Вот я тут читаю: "Рабер Михаил Аркадьевич, так… так… окончил Политехнический… не женат… умер в больнице с диагнозом "Острая алкогольная интоксикация" 14 июня 2132 года". Гм! Что тут еще написано про тебя? Ага, вот! Служил старшим сантехником в должности прораба в Кремле с 2122 по 2130 годы. Да! Характеристика неплохая, хотя ты хронический алкоголик! Но потом ты почему-то умер.


Теперь мне, наконец, стало понятно кто я в этом чужом мире. Сантехник, главный над Кремлёвскими белоснежными унитазами, которые как мухи засиживают и загаживают Vip-задницы. И хроническая, непросыхающая личность, не выходящая неделями из запоя. Человек, к которому периодически является белочка. Не такая, добрая и пушистая, которая "песенки поет, и орешки всё грызёт". Просто великолепно! Ладно, хоть высшее образование есть, и никто дураком не называет. Надо выкручиваться.


Начальник тюрьмы посмотрел на меня и спросил:


- Зачем ты умер, Рабер?


Но потом понял, что сказал что-то не то, поправился:


- Почему ты не умер, Рабер? Непорядок!


Я сообразил, что надо как-то правдоподобнее объяснить "свою смерть". И заговорил плачуще-скорбным тоном:


- Я вроде умер. И пульс не прощупывался. Меня даже в морг отвезли. Но там я ночью очнулся от холода и пробудился. Оказывается, я был очень сильно пьян, а не мертв. Протрезвел я полностью. Оглянулся, а вокруг меня одни покойники. Думаю, чего мне лежать тут, если я жив? Закутался в простыню и ушёл домой. А на работу меня не пустили, сказали, что я умер и это совсем не я.


- А паспорт твой куда делся? – спросил туповато майор.


- А когда я как будто умер, у меня его отобрали, - объяснил я.


- Правильно, - заключил начальник тюрьмы. – Зачем мертвецу паспорт?


- Но я-то оказывается жив! – возразил я.


- Жив! – подтвердил майор и глубоко задумался.


Он явно не знал, что ему делать со мной дальше. Я решил ему помочь.


- Я же в тюрьме, господин мужественный полицейский, - напомнил я. – Я никому не опасен. Но паспорт мне нужен как всякому живому человеку.


Он недовольно засопел и я понял, что срочно нужно менять направление разговора. Увидев на стене портрет женщины крупных габаритов в полицейской форме, я вежливо поинтересовался:


- Кем вам приходится эта миловидная дама, господин мужественный полицейский?


Недовольство на лице майора мигом растаяло, он даже потеплел взглядом. Хотя я не надеялся на ответ, он сказал:


- Это моя супруга! Подполковник экологической службы! – и внезапно пожаловался: - Мы поженились, оба были в званиях лейтенантов. А теперь она подполковник, а я всего лишь майор!


Я не полез в карман за ответом:


- Господин мужественный полицейский! Вы не совсем правильно смотрите на звание вашей дражайшей супруги. Вот посудите сами: она всего лишь подполковник какой-то там экологической службы, в обязанность которой входит наблюдение за птичками и рыбками! И нет ни одного подчинённого. А вы – фигура! Вы – другое дело! У вас множество подчинённых и целые полчища зэка, которых вы заставляете трепетать одним взглядом! Вы – сила! Вы – власть!


Начальник тюрьмы посмотрел на меня широко открыв рот. Потом до него дошёл смысл моих слов и он, издав победный рык, даже затопал ногами от восторга:


- Да, да, да! – кричал он в радостном возбуждении. – Наконец-то! Я понял! Теперь я найду, что сказать своей милой супруге в нашем извечном семейном споре, чья должность выше! Рабер, ты – гений! Молодец!


Пока майор изливал свой бурный восторг, я, потупив глаза в колени, скромно сидел на привинченном к полу табурету, хотя внутри у меня все ликовало.