Магия ответа - страница 14

Служанка перед этим немного рассказала о том, что на этаже стоит охрана, контролируя, чтоб я никуда не вышел. На окнах какая-то магическая защита, так что и пытаться не стоит.

Все ждут приезда главы рода, великого магистра Андрея Вепрева. Маг Второго Дня, он должен был решить, что делать со мной дальше — его сын Борис без отца не решался принимать никаких решений.

До этого момента я буду находиться здесь.

Моё положение в этом роду требовалось понять как можно скорее. С одной стороны, я в плену. С другой стороны, вот и орешки же принесли, и фрукты. И служанка, кажется, очень тепло ко мне относится, и всё будто надеется на знаки внимания.

Правда, выглядит это так, как будто её попросили.

Ну, какой это плен? Василий, ты от чего сбежал-то?

Впрочем, Вася, мы отвлеклись. Я взял нож, со вздохом посмотрел за окно. Вечереет.

Это всё идиотизм чистейшей воды. Что не так пойдёт, отключусь тут от шока, и помру от потери крови… Жжёный псарь получится, только мокрый.

— Вася, не дрейфь, — чётко сказал я.

От седого хозяина, помимо страха, прилетело и возмущение. Что-то вроде: «это я боюсь, по-твоему»?

— Ну, а кто же? — улыбнулся я, кладя нож обратно, — Тим ничего не боится.

По-хорошему, надо бы провести разведку в замке, узнать вообще, куда я попал. А ещё лучше, доверить операцию профессионалу…

— Ай, ладно, — я вкинул в себя сразу две таблетки.

Потом высыпал на руку заготовленный порошок, стал втирать в бедро. Что я там увижу, когда вскрою? Вдруг тут одними щипцами не справиться?

Я зашипел, когда кожа на бедре вспыхнула огнём. Подождав, когда всё занемеет, я вытащил из чашки с водой кусок простыни с дыркой, накрыл зону операции. Взял нож…

— Вася, не дрейфь, окей? — в который раз прошептал я, понимая, что у меня уже словесный понос.

Тим, спокойно.

Впереди очень много сложностей. Будь я псионик, то смог бы закинуть сознание в берсерка, который не чувствует боли.

Берсерк себе руку отгрызёт, и перестанет двигаться, только если вся кровь вытечет, и не будет питания у мышц. Но у меня только обезболивающее.

А ещё мне может не хватить сил сломать себе кость щипцами. Для этого, конечно, рядом лежала кочерга с гнутой ручкой, которую замучился оттирать, но я надеялся, что до этого не дойдёт.

Я знал анатомию. Я знал основы полевых операций. И здесь вершилось безумство.

Но прыгать на покалеченной ноге, как цепной пёс, на коротком поводке — это не про меня. Уж лучше сдохнуть от сепсиса…

Да и всё равно меня потащат к этому Коряжному, если что. Чем я рискую?

В разум снова прилетело возмущение и страх от хозяина тела, он стал сопротивляться, и я улыбнулся. Васёк, ты постигаешь ту сторону моего характера, из-за которого у меня с командованием вечно были проблемы.

— Поехали, — и нож двинулся по коже.

Обезболивающее было отличным. Со свойствами антисептика, я мог им посыпать уже открытые участки раны, и боль поначалу исчезала. Но этого не хватило…

Моё сознание стало улетучиваться как раз на том моменте, когда я дошёл до открытой кости щипцами. Вася отключился гораздо раньше.

Нож выпал, я стал заваливаться, и опёрся на локоть, удивляясь, почему вокруг стало так светло. Боль, вокруг одна только боль.

— Ярость пса, — кое-как слепив пальцы в непривычный для этого тела якорь, я снова попытался вызвать берсерка.

В такой момент он просто обязан запуститься!

Но свет в глазах от боли заполнил всё пространство, а потом боль вдруг исчезла.

Как и я…

— Да, твою луну, ты что наделал?! — Вася на стульчике в круге света надрывался.

Злился, жжёный пёс, стискивал стул из всех сил и кричал в темноту, из которой я смотрел на него.

— Мы же там умираем! На хрена ты это затеял?

— Почему сбежал от Вепревых? — задал я чёткий вопрос.

Нет, не слышит. Василий так и надрывался, ругая меня, на чём свет стоит.

— В Пробоину тебя, слышишь, Иной?! Я не собирался помирать! — он закачался на стуле, словно в трансе, и вдруг зашептал, — Надо найти их оракула. Бывший оракул у Вепревых, это он меня проклял. Найти нужно

— Да я б с удовольствием, — растерянно вырвалось у меня.

— Он же и правду открыл, — продолжал покачиваться Вася, потом зашипел, — Твою луну, как больно-то!