Магометрия. Институт благородных чародеек - страница 9

– Не плачь, – я похлопала ее по спине. – Мы прорвемся, если будем семьей, если будем все вместе. Давай расскажем отцу. Он не заслужил обмана.

Папа, едва мы вошли, осекся на очередной шутке на тему белокаменного кремля, пережившего не одно нашествие. Он всегда так шутил, когда кто-то из родственников приезжал из города, где мечеть и христианская церковь на протяжении сотен лет стояли бок о бок. Такая уж у него была привычка.

– Сергей, тебе стоит кое о чем знать… – начала мама упавшим, безжизненным голосом.

Она рассказывала, а я не перебивала. Папа лишь хмурил брови, а шарлотка – подгорала. Но нам троим было не до нее. По завершении маминой исповеди отец долго молчал, а потом все же произнес:

– Знаешь, я давно подозревал, что моя теща – ведьма. Теперь хотя бы буду это точно знать. А что до вас, мои девочки, то живу же я с вами уже третий десяток лет вместе… Один вечер не изменит ничего.

Он еще что-то говорил, но я поняла – гроза миновала, и мой рассеянный взгляд начал блуждать по кухне. Внимание привлек будильник. Как это я раньше не обращала на него внимания? Большой, еще советского производства, механический, с хромированным корпусом и двумя звонками, соединенными дугой наверху и маленьким молоточком между ними. Он тянул меня с непреодолимой силой. Хотелось взять его, обладать им и ни с кем не делиться этим сокровищем, доставшимся в дар еще моим родителям от кого-то из родственников.

Хотела уже сделать шаг, чтобы протянуть руку и взять вожделенную вещицу, но вовремя себя одернула: что за ерунда?

Родители и вовсе не заметили моей метаморфозы. Мама начала накрывать ужин, отец задумчиво барабанил пальцем по столешнице.

– Значит, через неделю ты должна будешь отправиться на обучение в институт этих, высокоблагородных? – подытожил папа, когда чай был допит, а шарлотка разгрызена (знатный получился сухарик, ни один нож его не взял, пришлось ломать и размачивать, но все равно – вкусно).

– Просто благородных, – поправила мама, – чтобы научиться контролировать дар. – Но есть одна немаловажная проблема: практически все выпускницы этого заведения попадают под распределение. Они не вольны в выборе мужа.

Я нахмурилась, а мама решила пояснить:

– Традиционно, до двадцати пяти лет девушка с магическим даром может сама выбирать того, кто ей по душе. До этого возраста – ищи свою истинную пару, просто влюбляйся, выходи замуж, но если не успела – тогда твою судьбу решает Распределитель. Этот чертов тысячелетний нефилим, видите ли, лучше других знает, какой союз будет наилучшим. Наилучшим для него. – Мама вздохнула и под наше молчаливое одобрение продолжила: – Если бы ты обучалась в магическом университете, то шансы выйти за понравившегося тебе нелюдя были бы. Заметь, о людях я даже и не говорю.

Она виновато посмотрела на папу, но отец лишь досадливо махнул рукой в жесте «да уж понял я, что не котируюсь в вашем магическом мире».

– Так вот, институт благородных чародеек – исключительно женское заведение. И обучение там заканчивается к двадцати шести годам. Так что шансов найти себе мужа, который бы устраивал в первую очередь тебя, а не пернатого замшелого хрыча, – практически нет.

– Дорогая, а не больно-то ты высокого мнения об этом Распределителе… – хмыкнул папа.

– Потому что моя мать на себе испытала все прелести этого распределения. Она и отец ненавидели друг друга. Даже удивляюсь, как они меня-то зачать сумели. А как я родилась – оба выдохнули спокойно и разбежались по своим любовникам.

Я поперхнулась и решила, что мама оговорилась.

– Не смотри на меня так, солнышко. Да, у твоего дедушки тоже был любовник, как и у бабушки! – в сердцах бросила мать.

Папа на эту новость выразительно присвистнул и почесал в затылке, после чего молча потянулся, достал бутылку коньяка, припрятанную в шкафу, и налил полчашки янтарной жидкости, а потом залпом выпил. После этого действа, за которым наша женская часть семьи наблюдала в абсолютной тишине, он произнес:

– Дорогая, давай посвящать меня и дочку в тайны твоих предков постепенно. Иначе, боюсь, народными средствами не обойдемся. – А потом тихо-тихо, для себя, так, чтобы мы не услышали, добавил: – А я с ним еще в одну баню ходил…