Максим из Кольцовки - страница 5

— Вот это знаменитый артист Искрометов.

— Да, да, настоящий, — подтвердил Искрометов, покачиваясь на своих ногах-палках.

— Скажи вот этой мурашке, как будет называться его первое выступление в нашем знаменитом тиятре?

— Дебют, — протянул, ни на кого не глядя, Искрометов.

— Давай полтинник, — опять принялся торговаться Спирька.

— Ладно! — вдруг согласился хозяин.

Максимка не слушал их разговора. В голове не осталось ни одной мысли, только обрывки песен. Очнулся уже за ширмой. Спирька одергивал на нем атласную рубашку.

Заиграл гармонист. Максимка рванулся из рук Спирьки и неожиданно для себя очутился на сцене. Знакомая мелодия успокоила его, и он запел. Перед ним было множество лиц, но он их не различал.

Максимка не помнил, как очутился снова за ширмой. На сцене кто-то пел петухом, лаял собакой, пищал кошкой. Из зала неслись взрывы хохота. И Максимке вдруг стало мучительно стыдно и за человека, лающего собакой, и за себя, только что стоявшего перед публикой в непомерно широкой рубахе и «оравшего» песни, которые так любил и в одиночестве пел не только голосом — всей душой.

В темном углу балагана присел на сваленные в кучу обрывки холста. Над ним кто-то склонился. Максимка открыл лицо и испуганно взглянул на незнакомого старика. В полумраке разглядел только плешивую голову и бледные, провалившиеся щеки.

— Чего притаился-то?

Искрометов! По голосу узнал его Максимка. Тот был уже не в шитой куртке, а в старом заплатанном пиджаке. Тонкие ноги прикрывали широченные каламянковые штаны.

— Хорош у тебя голос!. Но к хозяину нашему не ходи, сожрет тебя. Это мне некуда деваться… А видел бы ты Искрометова лет десять назад!.. В Самаре… С самой Соболевой-Касаткиной играл принца Датского… «Быть или не быть?..». А она мне после спектакля: «Алексис, тебе не в Самаре место, а в Москве, в Малом театре!» — И уж не для Максимки, а для себя, привалившись спиной к деревянной перегородке, продолжал Искрометов: — А в «Горе от ума», когда изображал Чацкого, как, бывало, крикну: «Карету мне, карету!» — от оваций театр ломился. — Он гордо вскинул голову и будто только сейчас увидел Максимку. — Ты чего тут сидишь? А? Да! Ведь это ты сейчас пел. К хозяину нашему не ходи, а в артисты иди обязательно, к водке только не приучайся, гляди, как она меня уничтожила, с пьедестала свалила! — он стукнул себя в грудь кулаком.

— Это как в артисты? — спросил Максимка.

— А так, иди в город и учись на артиста! Артист — это, брат, наивысшее существо, потомок эльфов и златокудрых нимф, сошедших на землю для наслаждения людского и для утехи раненых сердец…

— Ишь ты! — выдохнул Максимка. — А долго учиться надо? Да, чай, без денег и пробовать не стоит?

— Зачем таланту деньги? Душа его и без того звенящим золотом полна! Вот хоть я. Худые штаны и куртка, а под луною я выше короля!

Вдруг у старика подогнулись колени, и он, словно набитый костями мешок, плюхнулся рядом с Максимкой.

— Уста-а-л! — протянул он беспомощно.

Как из-под земли вынырнул Спирька.

— Вот! Получил, — позвенел он возле уха Максимки зажатыми в кулак деньгами. — А теперь бежим, Харитон ждет!

Ночь светлая. Все кругом голубое, призрачное. Лошадь идет шагом, опустив голову с вплетенными в гриву лентами. Прикрыв лицо дырявой шляпой, Харитон спит, вытянувшись во всю телегу. Максимка и Спирька бодрствуют. На глубоком ухабе просыпается и Харитон, потягиваясь, садится рядом.

— Ну, как, артист, успокоился? — щурит он глаза на Максима. Но тот молчит, словно воды в рот набрал. Выждав немного, Харитон продолжает: — Сказать правду, я из публики на тебя смотрел. Мне казалось, что и ростом ты стал выше и лицо у тебя незнакомое… А запел — в груди у меня защемило! Не зря я тебя артистом назвал!

— Только дедушке об этом не говорите, стыдно мне, что в балагане пел.

Лицо Харитона стало строгим и сосредоточенным.

— Не нужно стыдиться этого. Балаган — это единственно доступное для бедных людей место, где они могут посмеяться, послушать песню и забыть, хотя бы на время, свои тяготы. Ты пел для этих людей, а не для себя, и этот день ты запомни.

Самым любимым уроком Максима в школе стало пение, которое преподавал поп Василий. Вначале тянули хором молитвы, при этом мальчишки старались равняться по Максиму. И как они ни фальшивили, сбить его не могли. Изредка пели и русские песни, простенькие.