Максимилиан Робеспьер - страница 2

.

«…Жажда власти, — вторит Молевиллю мадам Тюссо, — была стимулом, побуждавшим его (Робеспьера, — А. Е.) жертвовать любыми принципами и преодолевать любое препятствие…»[8] Итак, одна из отгадок секрета головокружительной карьеры Неподкупного, если верить Молевиллю и Тюссо, достаточно проста: обуреваемый честолюбивой жаждой власти и убежденный в своей «избранности» провинциальный выскочка за считанные месяцы приобрел первенствующее положение в Конвенте и Комитетах. Помогли ему в этом такие черты характера, как подозрительность, напористость и беспринципность. Заметим, что и Молевилль — морской министр Людовика XVI эпохи Законодательного собрания и эмигрантка мадам Тюссо, некогда компаньонка принцессы Елизаветы — сестры французского короля, были, конечно, отнюдь не беспристрастны в своей характеристике Робеспьера. Они недалеко ушли от камеристки Марии Антуанетты мадам Кампан, заклеймившей Неподкупного в своих мемуарах, как «бесчестного Робеспьера»[9].

От этих характеристик, более эмоциональных, нежели позволяющих подойти к разгадке «тайны» Робеспьера, перейдем к многочисленным свидетельствам людей, находившихся в разное время по одну сторону баррикад, рядом с Неподкупным. Коллега Робеспьера по Комитету общественного спасения Бертран Барер вспоминал: «…он (Робеспьер. — А. Е.) узурпировал власть народа, управлял Конвентом с помощью страха, правительством — посредством публичных обвинений в (якобинском) клубе, городом — опираясь на террор… Он присвоил себе всю полноту власти, подчинил себе всякую волю и какое-то время являлся олицетворением Республики». «С одной стороны, честность, любовь к свободе, верность принципам, сочувствие беднякам, преданность делу народа, с другой стороны, устрашающая угрюмость, язвительная ярость в отношении врагов, отвратительная зависть к тем, кто своими талантами превосходил его… страсть во всем первенствовать, безграничная подозрительность… фанатичная приверженность к законам, которая побуждала его предпочитать их исполнение самому существованию народа. Таким я увидел его в Учредительном собрании и в Конвенте»[10].

А вот что писал в своих мемуарах о Робеспьере член Конвента, зловещий «палач Лиона». Жозеф Фуше: «Лишь один-единственный человек в Конвенте, казалось, пользовался непоколебимой популярностью: это был Робеспьер, полный гордыни и хитрости; завистливое, злобное, мстительное создание, которое никогда не могло насытиться кровью своих товарищей и которое благодаря своим способностям, постоянству… ясности ума и упрямству характера взяло верх над самыми опасными обстоятельствами. Воспользовавшись своим главенствующим положением в Комитете общественного спасения, он открыто устремился к тирании…»[11]

Руководивший войсками Конвента в день 9 термидора Баррас в своих воспоминаниях также не преминул высказать свое мнение о Неподкупном: «Мы были… жертвами террора, — заявил он, — и Робеспьер, конечно, являлся… верховным вождем этого режима, служившего ему основой для осуществления своей политической системы… Робеспьеру удалось установить настоящую диктатуру за счет своей репутации неподкупности и, так сказать, политической неизменности: его язык оставался неизменным, как и манера одеваться… он достиг такой степени верховной власти, которая заставила содрогнуться весь мир, а его самого из страха принудила сохранять эту власть, которой он не смел себя лишить»[12].

При всех различиях и нюансах приведенных характеристик в них на удивление много совпадений в оценке личности Неподкупного. По-видимому, тот, кто желает приблизиться к постижению загадки Робеспьера, не должен пройти мимо этих красноречивых совпадений и не менее красноречивых отличий.

Ценность мемуарных свидетельств несомненна, но доверять им безоговорочно, разумеется, не стоит. Не секрет, что большинство мемуаров пишутся в расчете на «суд потомков», а потому мемуаристы вольно или невольно, в зависимости от своих целей, «ретушируют» прошлое.

Тем больший интерес в этой связи представляют два свидетельства, не предназначавшиеся к печати. Одно из них — донесение английского агента, проникшего в Комитет общественной безопасности и скрывавшегося под именем Рауля Эсдена: «Король Максимилиан, — с иронией отмечает он, — не всегда владеет собою настолько, чтобы скрыть свою антипатию… Все же он так хорошо управляет своими чувствами… что все красноречие, все таланты, богатства, умы, которые не подчинились ему без остатка, подлежат уничтожению и сметаются прочь с его пути. Подозревать всех и вся — его единственный принцип. Его собственные коллеги по Комитету должны ненавидеть и бояться его, немыслимо, чтобы они не испытывали этих чувств»