— Куда все ушли? — крикнул он. — Какой сегодня день?
Швейцар с недоумением посмотрел на него.
— Чего вы испугались? Второй день пасхи сегодня. Четвёртое апреля.
В это время подъехала карета, и из неё вышел Семён Кириллович. Он был без шляпы, бледен, с покрасневшими глазами.
Увидев Мишу, он хотел что-то сказать, протянул руку со скомканным платком и вдруг быстро прошёл мимо. Но Миша и без слов всё понял, ушёл к себе и горько заплакал.
Среди ночи он проснулся и шепнул:
— Михайло Васильевич!
«Как там мой племянник, велик ли вырос, понятлив ли?»
— Михайло Васильевич, я понятлив. Я очень буду стараться. Я буду хорошо учиться. Все силы на это положу.
«В дядюшку пошёл, в Михайла Васильевича».
— Михайло Васильевич, я все силы положу, пойду по вашему пути. Всему буду учиться — физике, математике, астрономии, кораблестроению. Учебники буду писать понятным языком. Геометрию, механику…
Он лежал, глядя открытыми глазами в темноту. Потом медленно, вполголоса заговорил, прислушиваясь к дивному звучанию слов:
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон
[11] сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру; но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой…