Мальчик, который сдох - страница 12

— Герми, ты очень красивая, добрая и никогда не стесняйся себя и не думай ни о чем плохом, пока я рядом. Ведь ты всегда была с нами, знаешь больше всех обо мне, но продолжаешь дружить. Уже этого достаточно, чтобы я считал тебя своей подругой.

Упуская, что подруг не целуют, но решив, что она сама понимает насколько у нас сейчас шаткие отношения и к чему это приведет никому не ясно. А потому не стоит своими словами еще больше заставлять ее думать об этом. Но всему приходит конец, вот и наше короткое, но такое насыщенное свидание подошло к концу, а я, отстранившись, быстро поспешил к полкам с книгами. Куда и поставил две свои, не давая Гермионе даже их рассмотреть. Во избежания, к слову. Проделав тоже самое со своей книгой, она направилась на выход, а я шел рядом.

Без приключений добравшись до гостиной и тепло попрощавшись, пожелав спокойной ночи, мы расстались. Чтобы уже утром снова встретиться и отправиться на завтрак. Ничего нового во сне не было, как и утром, потому я даже не особо запомнил, разве что Рон все также демонстративно нас игнорировал, и это уже было не смешно. А наши одноклассники непонимающе смотрели то на него, то на меня, а иногда и на Гермиону. И главное — мы ничего с ней не могли сделать. Разве что. Но это бы поставило крест на всяких взаимоотношениях с ним, а я еще не определился, как к нему относиться и что делать. Но видя, как страдает Гермиона, начал действовать самым наглым образом. И первый шанс представился во время завтрака. И хотя он с нами не разговаривал, сел он все-таки недалеко и то, как он кушает, видели многие. И именно поэтому я и решил пройтись:

— Но как так можно! Рон, ешь медленнее, на тебя ведь смотрят!

Ноль эмоций, даже, наоборот, начиная еще яростнее вгрызаться в хлеб, быстрее глотать. На что я и рассчитывал, ехидно продолжая:

— Уу, больному герою требуется много пищи, прости меня Рон, ешь, ешь, поправляйся!

И вновь никакого ответа, но отчего-то притормозил, а некоторые повернули голову ко мне, спрашивая взглядом, о чем это я.

— Рон, ты так ничего и не сказал? Эй, Рон, не молчи. Не будь таким скромным. Скажи, как всех нас спас, убив троляя своим редукто! Ах, как он бился в конвульсиях, как стонал!

Продолжая дико ржать в душе, заливался соловьем я, пока не получил долгожданного вопроса:

— Кто?

Спросил, кажется, Дин.

— Разумеется, тролль, не Рон конечно же.

Сказал так, чтобы все поняли, как я отношусь скептически к варианту, чтобы стонал Рон, сам продолжая:

— Мы убежали, а Рон остался со словами «я сам» и ведь справился! Кто бы мог подумать!

Вот только все, кто знали меня, Рона и Гермиону прекрасно понимали, что убил тролля кто угодно, но точно не Рон. А чтобы ни у кого не осталось сомнений, я добил, хотя выглядело вновь все, как комплимент:

— Со своей палочкой, да так точно произнести заклинание, не ошибиться и впервые сделать все правильно и именно тогда, когда это столь необходимо, так что Рон ты ешь, ешь. Извини нас и спасибо!

Но не могу я сдержаться, не могу. А пока все осмысливают услышанное и потихоньку начинают улыбаться, Гермиона шипит, но довольно тихо:

— Гарри, ты что творишь?!

Вот только вся ее злость, я знаю, быстро пройдет, стоит мне снова провернуть с ней один из многих фокусов. Так, что пока Рон не знает, что сказать, все улыбаются, а Герми ждет ответа, я его даю:

— Герми, да что ты так волнуешься? Я хочу лишь отблагодарить нашего друга за все то, что он сделал!

Показав своими словами даже больше, чем могли понять многие, но отчетливо давая понять преподавателям, что могут нас слушать, братьям Рона, которые все прекрасно понимают и Гермионе, которая знает даже больше, чем остальные, как я отношусь ко всему, я усмехнулся. Прямое попадание. И Рон не выдержав, надувается как самый настоящий хомяк с полным ртом, выскакивает из зала, за секунду набирая около космическую скорость. А я смеюсь в душе, а сам изображаю растерянность.

— И что это было?

И пресекая попытки Гермионы побежать следом, подпуская в голос стали, произношу только ей понятную фразу:

— Мы уже все решили!

И вижу, как она словно теряет в росте, сгибается, а из нее выдергивают стержень. Но вскоре печально улыбаясь, она смотрит в мои глаза и кивает. А я готов сам выскочить с ней из-за стола и зацеловать девочку.