Мальчишки-ежики - страница 5

Схваченных агитаторов привели босыми, в окровавленных рубахах. Внизу у насыпи их поджидал священник в сверкающем на солнце облачении. Красные отказались исповедоваться и отвернулись от него.

Священник отошел в сторону, и тотчас же перед большевиками выстроились солдаты с короткими кавалерийскими винтовками. Офицер громким голосом принялся зачитывать приговор, но один из красных агитаторов перебил его и обратился к толпившимся жителям.

— Граждане… Советские люди! — закричал он. — Не верьте белым псам. Они продались мировой буржуазии. Смотрите, все у них английское! За тридцать серебреников распродают Россию. Травите и убивайте из-за угла предателей золотопогонников…

Договорить ему не дали. Грохнул винтовочный залп. И когда пороховой дым рассеялся, все увидели, что трое красных корчатся на земле.

Женщины завизжали, в голос заплакали.

Агитатор, который не закончил речь, уперся руками в землю, пытаясь подняться. Но его повалил навзничь новый трескучий залп.

Из ропщущей толпы послышались выкрики:

— Живодеры! Убийцы!

Обозленные солдаты принялись прикладами разгонять толпу. Мальчишки перебежали на другую сторону полотна, скатились с насыпи вниз и бегом припустились домой.

Белогвардейцы не долго бесчинствовали и пьянствовали в городке. Ночью повара и ездового подняли по тревоге. Со стороны вокзала донеслась частая пальба. Она приближалась. Солдаты в такой спешке запрягали лошадей, что забыли захватить с собой продукты из ледника.

— Не зря я им прислуживала — пожива осталась, — радовалась утром Анна. — Капусты и солонины на всю зиму хватит.

Отец приехал не сразу, а лишь после того, как разгромленную под Петроградом армию Юденича прогнали за кордон в Эстонию. Он привез трофейных белых галет, два солдатских ранца, обшитых кожей, и букварь.

— Ну, мальчуганы, вам пора уже в школу, хватит лоботрясничать, — сказал отец. — Вымойтесь как следует и оденьтесь в чистое. Пойдем к учителю.

Анна принарядила мальчишек, и они вместе с отцом пошли в школу, которую все называли «хуторской».

Деревянное, вытянутое здание школы находилось почти у края леса. Оно желтело среди красноватых стволов высоких сосен.

У крыльца Громачевых встретила толстая сторожиха с подоткнутым подолом. Она мыла коридор.

— Вам к господину директору надо… Они в учительской, — сообщила старуха и, расстелив у порога мокрую тряпку, добавила: — Только ноги вытирайте… у нас строго.

Директором школы оказался небольшой и щуплый очкарик, носивший темный костюм и крахмальную манишку с бабочкой.

Поглядев на замасленную куртку железнодорожника и босоногих мальчишек, директор уверенно сказал:

— Вам наша школа не подойдет. Она предназначена для зажиточных хуторян. У нас платят за обучение и за пансионат. Кроме того, родители завозят дрова и продукты питания.

— Значит, для богачей существуете?.. Кулацких сынков учите? — переспросил старший Громачев. — А где же для нас, пролетариев?

— В городе есть приходская школа, гимназия и реальное училище, — охотно принялся пояснять очкарик.

— Но это же где-то у моста? Мальчишкам придется через железную дорогу бегать. Чего доброго, под поезд попадут.

— Да, конечно. Я вам сочувствую, но ничем помочь не могу.

— Так что же выходит — мы зря революцию делали? Здесь остаются старые порядки — наши дети опять образования не получат?..

— По этому поводу поговорите с властями, — посоветовал директор. — Я не уполномочен отвечать на подобные вопросы.

— Поговорю конечно, так не оставлю, — погрозился отец.

Отослав мальчишек домой, Громачев отправился в исполком. И там в отделе народного образования он шумел долго, пока не добился решения открыть в школе за железной дорогой бесплатные классы для местной бедноты.

Директор школы конечно был недоволен решением властей. Главными учениками у него по-прежнему оставались хуторяне. Они жили в левом крыле здания и, появляясь в классах за пять минут до звонка, усаживались за первые парты и ждали повышенного внимания к себе. Так оно и повелось: к доске учителя чаще всего вызывали деревенских, а местных лишь изредка.

Божий закон уже был отменен в школах. Вместо молитв поп-расстрига учил ребят пению. Собрав всех в большой класс, он стучал смычком по кафедре, требуя внимания. Затем, как бы для себя, вполголоса напевал: «Дай-нарай, не дай нам хлеба-а-а!» И, уловив нужный тон, начинал энергично пиликать на скрипке. «Во поле березонька стояла…» Мальчишки подхватывали песню и орали так, что лицо учителя болезненно кривилось, словно в его чуткое ухо влетела жужелица.