Маленькая хня - страница 30

И везде эта паутина. Такая толстая, что идущих впереди китайцев отбрасывало назад, когда они не успевали наклонятся. Легконогие китаезы шли шибко, не оборачивались, не пытались убегать.

Тридцатипятилетняя Евгения Власьевна шла сзади всех. Она чувствовала себя пожилым давно не мытым чмом и уже километра три назад перестала снимать с джинсов коричневую паутину. К паутине присобачивались мошки, бабочки, семена травы и прочий хлам, образуя на штанах причудливые неопрятные гербарии.

Китайцев вели на расстрел. Почему нельзя было прям за заставой, где вполне подходящее освещение и место найти тоже навалом? Сама брякнула сдуру: хорошо бы на фоне колючки. Лейтенант сказал — об чем вопрос, пошли сходим. От заставы до ИТС — семь кэмэ. Семь туда, семь обратно.

Обратно не будет. У колючки она выпросит у лейтенанта пистолет и нечаянно прострелит себе ногу. Зигота. Зиготность.

Зигогогогогоготность.

Она прилетела на эту лучшую заставу утром. В сером Ми-8 были еще мешки с крупой, ящики с тушенкой и два Лысых срочника общим весом в одну пограничную овчарку. Какая держава, такие и карацупы. За державу — как обычно, за пограничное пополнение — худое и бледное — радостно. Отожрутся хоть на свежем воздухе.

А воздух был совсем и не свеж. Про такое мокрое трудно вообще говорить «воздух». Три дня тому прошел тайфун, разом вылив на тайгу весь летний запас воды. Влажность сто процентов при тридцати двух в тени — это негуманно. Лучше бы, конечно, отложить до сентября. В августе надо лежать на Шаморе. Логутенко знает. А это не он случайно? — «гамазиготнасть, а-а, гамазигот-на-аа-асть!!!» Мотив похож.

Одуревшее само от себя солнце тучно плавало меж кедров и лиственниц, что твоя рыба-шар за стеклом океанариума. Искало корм. По стволам плелись лианы актинидий. Евгения Власьевна представила себя американским коммандос в джунглях под Сайгоном. Мгновенно запахло падалью, и она стала представлять про другое.

Про Камрань. Панорама белого пляжа Камрани распахнулась за дальними кедрами. Синяя вода была явно перегретой, но это лучше, чем мокрый воздух. И она уже почти начала расстегивать штаны, как чуть не врезалась в спину пограничника с автоматом.

— Медведь вон дохлый, — сказал он, показывая дулом куда-то в папоротник.

Ни Шаморы, ни Камрани, ни детской речки по имени Ишим на свете нет и никогда не было. Дохлые медведи съели прохладную географию, укоризненно обступили со всех сторон, встали плечом к плечу, ни пройти ни проехать. Евгения Власьевна не стала смотреть, как тонкозадых браконьеров тыкали в кусты. Тем более что они опять улыбались. Дебилы, что ли?

— Говорят, не они, — сказал лейтенант. Теперь они шли рядом, начальник заставы и Евгения Власьевна. Лейтенант сорвал на ходу ягоду шиповника, пожевал и выплюнул. Кусочки жеванки попали к ней на джинсы и прилипли к паутине. «Нахера я надела серьги?» — подумала она. Но уже в следующее мгновение мозги зависли, потому что все кластеры опять заполнила гомозиготность.

Когда она прилетела, от белых штанов слепило глаза. Наверное, поэтому лейтенант постоянно глядел ей на майку: зеленый цвет успокаивает. Периодически к ним подходили жизнерадостные крепкоспинные кентавры, спрашивали у командира всякую ерунду и никуда не уходили. Им было интересно, что за баба приехала к начальнику заставы. Неженатый 26-летний старлей стеснялся, что Евгению Власьевну могут принять за его бабу, хотя она и ниче: сиськи, все такое. И не сильно старая. Но все равно как-то, фиг его знает. При этих не надо.

Евгения Власьевна дождалась, пока число загорелых жеребцов с мускулистыми руками станет подходящим, нежно взяла старлея под локоть и развернула его по направлению к зданию. Он дернулся, крикнул «это журналистка из газеты! этой...!» и пошел рядом покорно, как корова, и так же, как корова, при этом сопел.

Старлея звали Вова. Под защитой синих стен кабинета 2X2 он сопеть перестал, зато начал выпендриваться, выкладывать на стол пистолет и распространять обаяние.

Отчества Вова не запомнил, а «Евгения» как-то не выговаривалось, поэтому он называл ее «Смотрите» и «Знаете». Раз двадцать в минуту: «Знаете, а чего вы на той неделе не прилетели, у нас шесть штук нарушителей было? А щас тока два». «Смотрите, номер заставы нельзя в газете писать, тока название!» Вдобавок она оказалась такая классная, блин, сиськи сиськами, но двухсотграммовая банка нескафе, но два блока золотой явы, да ради такого корефана можно все что угодно, блин, все что угодно!