Маленькие испанцы - страница 2
Фашисты наступали на Малагу.
Ночью дети проснулись от выстрелов. Стреляли, наверно, близко, в доме звенели стекла. Жалобно выла собака. Кармен и Мануэль плакали от страха. Франциско схватил отца за руку.
— Что это, папа? Фашисты?
Отец и мать успокаивали ребят, но Ремедио слышала, как дрожит голос мамиты.
— Наш посёлок далеко от фронта, — говорил отец, — нас не тронут, нас не могут тронуть… Спите, дети, спите.
Но никто не мог спать. Отец и мать в темноте одевались. Тогда торопливо стали одеваться и дети.
— Мама, зажги свет… Мама, скорей зажги свет, — просил Мануэль.
— Нет, Изабелла, лампу не надо зажигать, — сурово сказал отец.
Донёсся шум самолётов. Мать вскрикнула. Отец схватил ее за руку, и они вместе выбежали в сени.
Пятеро ребят сидели на одной постели, тесно прижавшись друг к другу.
— Не ревите, — шептал Франциско, — вы слышали, что сказал отец?.. Ах, если бы у меня было ружьё…
Мать и отец вернулись, бледные и встревоженные. Дети бросились к ним.
Может быть, всё-таки лучше спрятаться в погреб? — дрожащим голосом шептала мать. — Вдруг…
Она замолчала, прижав к груди маленького Альфреда.
— Это не выход, Изабелла. Дом такой низкий. Да и за что им нас трогать?
Несколько минут все сидели молча, поглядывая на окна, за которыми чернела беззвездная ночь, и прислушивались к зловещему жужжанию фашистских самолетов. Какими длинными казались эти минуты! Скоро ли придет рассвет?
Вдруг страшный гул взрыва потряс весь дом. И где-то совсем недалеко послышались крики, рыдания, детские вопли.
— Они бросили бомбу! — вскрикнул отец, бросаясь к окну. — Звери!
Изабелла открыла половицы погреба и стала толкать туда онемевших от страха детей.
Шум самолётов утих. Фашисты пронеслись мимо.
Дом соседа был в ста шагах. Когда рассвело, отец и мать побежали туда. За ними побежали и дети. Они увидели груду дымящихся обломков… Из-под обломков торчали обуглившиеся ноги. На земле сидела большая жёлтая собака соседа. Она лизала окровавленный бок и жалобно скулила.
Семья решила бежать в Альмерию. Торопиво собирались в дорогу. Мать укладывала в мешки немного муки, картофеля. Все надели на себя по два платья. Ремедио под старенькое платье надела свое розовое, карнавальное. Дети обошли сад, огород и, плача, прощались. Хоть и не особенно радостно им здесь жилось, но было тяжело уходить — с каждым камнем, с каждым деревом у них связаны воспоминания. Франциско хотел сбегать на луг, где он так часто пас коз, но отец сказал, что надо спешить.
Козу взяли с собой, её вел на верёвке Мануэль.
— Маленьким будет молоко в пути, — вздохнула мать.
Восемь дней и восемь ночей шли пешком. Вся дорога была заполнена беженцами. Люди тянулись караванами. У Ремедио, у её матери и младших ребят ноги болели и покрылись кровавыми мозолями. Ночью беженцев пронизывал свирепый холод. Тогда все закутывались в одеяла. Мать несла на руках маленького Альфреда. Иногда останавливались, чтобы передохнуть, подоить козу… Но люди, которые шли сзади, торопили:
— Скорей, скорей, не задерживайтесь!
На третий день пути началась стрельба. Это появились фашистские самолёты. Они преследовали беженцев. Когда начиналась бомбардировка, люди бросались на землю, прятались в канавы.
Что надо было проклятым фашистам? По дороге шли измученные люди без оружия, шли женщины с грудными младенцами на руках, старики и дети, которые еле держались на ногах от голода и усталости. Фашисты расстреливали с воздуха безоружных людей. Сотни беженцев были убиты и ранены ими.
Ремедио и Франциско, лёжа рядом ночью в канаве, поклялись, что они отомстят богачам, отомстят фашистам.
Ремедио была очень измучена, и ей минутами казалось, что у неё нет никаких желаний — вот так бы всё время лежать с закрытыми глазами, заснуть, заснуть и никогда не просыпаться…
— Нет, я не хочу умереть, — упрямо шептал Франциско, — я хочу жить! Мне хочется вырасти большим. Мы не позволим, чтобы было так… Вот так, как сейчас! И всё будет тогда хорошо. И ты пойдёшь в школу тогда, Ремедио.
— Я тогда буду уж старушка, — устало откликнулась девочка и закрыла рукой глаза.
Отец слышал шёпот детей. Он схватил сына крепко за руку. Он никогда не плакал, но сейчас из его горла вырвались рыдания. Руки его сжались в кулаки. Скорей бы добраться до Альмерии, устроить семью и уйти на фронт!