Маленькие повести о великих писателях - страница 4
— Вижу, мы договоримся. — отсмеявшись, продолжил Андервуд.
В этот момент распахнулась дверь и на пороге появился совсем молоденький юноша, почти мальчик. В женском платье. Его редкой красоты лицо было еще без грима.
— Вильям! Ты обещал повторить нашу сцену! — напряженным тоном произнес юноша.
— Я всегда держу слово, Томми! — кивнул Портер.
Юноша быстрым и настороженным взглядом окинул трех джентльменов и, так же бесшумно как появился, исчез за дверью.
Шеллоу взял в руки стул, попробовал его на прочность, и только после этого уселся поближе к Портеру.
— Друг мой! — начал, как всегда издалека, Шеллоу. — Любите ли вы театр, как я люблю его? То есть, всеми силами души вашей… Со всем исступлением, на которое способна только молодость…
— Больше жизни! — в тон ему, не моргнув глазом, ответил актер.
Андервуд незаметно одобряюще кивнул, но Шеллоу почему-то уже не хотелось продолжать в столь патетическом духе. Он на секунду замолчал и внимательно осмотрелся вокруг.
Каморка производила удручающее впечатление. Облупившаяся краска по стенам, паутина в углу и какой-то громоздкий сундук, вместо кровати — все свидетельствовало о крайней нищете бродячей труппы.
Шеллоу решил зайти с другой стороны.
Глядя на костюм Портера, висевший на стенке, он тихо спросил:
— Что вы скажите о современных драматургах?
Ответ был мгновенным.
— Все они дураки!
Портер произнес это тоном человека, утверждающего, что земля вертится вокруг солнца. И никак иначе.
— Почему вы так считаете? — вкрадчиво спросил Шеллоу.
— Их пьесы не то что играть, даже читать невозможно! — пожав плечами, как нечто само собой разумеющееся, произнес Портер. И добавил. — Один этот… Кристофер Марло чего стоит!
— Вы знакомы с Марло? — сдержанно спросил Андервуд.
— Еще бы, сэр! Он мне глаз выбил!
— Глаз выбил?! — ошарашено переспросил Уайт.
Все трое слегка напряглись и начали более внимательно присматриваться к лицу Портера. Но тот лишь помотал головой.
— Не-е… не глаз. Зуб выбил!
— Вы сказали… глаз! — упорствовал Андервуд.
— Говорю же, зуб! Во-о… видите, дырка! Кулаком ка-ак двинет! И все потому, что мне его пьеса не понравилась. Я ему так и сказал. Пьеса ваша, сэр, дерьмо собачье, и вы сами, сэр, не лучше. Он и кинулся. А еще Кембридж кончил.
Сзади скрипнула дверь. Какая-то накрашенная девица заглянула в каморку и коротко хохотнула.
— Чего тебе? — спросил ее Портер.
Девица опять хохотнула и исчезла. Портер извинился и быстро вышел из каморки. Друзья приготовились ждать.
Им немногое удалось разузнать о его прошлом. Говорили, что он бросил богатую жену с ребенком где-то в глухой провинции. Говорили, что она намного старше его и вдобавок хромая на правую ногу. Говорили, что он член какого-то тайного ордена, итальянского или французского. Но толком никто ничего не знал.
Еще говорили о женщинах. Молва приписывала их ему несметное количество. Но это было только на руку нашим знакомым.
Портер вернулся так же стремительно. Он быстро сел, взглянул в зеркало и нахмурился.
Андервуд остановился за его спиной.
— Для начала вам придется сменить фамилию.
— Охотно, сэр! — с готовностью согласился Портер. — Если по совести, мне моя порядком осточертела. Одни неприятности.
— Что вы скажите о фамилии… Шекспир? — осторожно спросил Уайт.
Портер как-то странно среагировал. Впервые за всю беседу, он неожиданно вздрогнул и побледнел, но быстро взял себя в руки. Вымученно усмехнулся.
— Фамилия как фамилия, — пожал плечами он, — Бывает и хуже. Почему именно она?
— Судьба, провидение… — заговорчески шепнул Шеллоу.
— У нас в Стратфорде этих шекспиров… Плюнешь из окна в воскресенье, попадешь в какого-нибудь шекспира.
— Прекрасно! С этой минуты, вы… Вильям Шекспир! — решительным тоном заявил Андервуд.
— Если заплатите все мои долги, буду менять фамилию хоть каждую неделю. — заверил Портер.
Со двора уже доносились веселые выкрики, возгласы, смех… Наиболее нетерпеливые из публики проникли во двор и толкались уже возле самого помоста.
Друзья, договорившись о встрече в самом скором времени, выбрались из каморки. Не успела дверь за ними до конца закрыться, как в каморку вошел, уже знакомый нам, красивый юноша в женском платье. Теперь его лицо было густо намазано краской, глаза подведены, губы ярко накрашены.