Маленькие радости Элоизы ; Маленький трактат о дурном поведении - страница 4
Элоиза все чаще и чаще задумывалась теперь о разных природных явлениях. Дедуля утверждает, что, разумеется, прекрасно было бы воспитать ее ученой женщиной, но этого не добьешься, если не начать вовремя. И пускается в такие объяснения, каких от него даже и не ждет никто, и отвечает на такие вопросы, которых никто и не задавал. В отличие от папы, который даже и на заданные-то отвечать не любит. Что же до того, чтобы расспрашивать о каких-то подробностях учительницу, — пустое дело! Она и так уже чуть в обморок не упала, когда Элоиза только слегка поинтересовалась кроликами, которых им велели нарисовать, потому что они были какие-то неправильные, не все у них было, что кроликам положено. Взрослые почему-то считают, что хорошо воспитанная маленькая девочка не должна заглядывать под хвост животным.
Короче, если вернуться к млекопитающим, то Дедуля сказал, будто мама устроена в точности так же, как собака или, например, кит. О-очень странно! Потому что — хоть кто присмотрись! — нету никакого сходства! Тогда — как это может быть на самом деле?
Да! Дедуля еще уточнил, что у всех млекопитающих есть молочные железы, то есть груди, и именно потому они так и называются — «млекопитающие». Насчет мамы — Элоиза согласна. У мамы груди — значит, эти самые молочные железы — есть, они такие большие и круглые. А бабуля Камилла? Она тоже млекопитающая? Тогда почему — плоская, как гладильная доска?
— Лучше бы тебе заткнуться! — воскликнула бабуля Камилла, явно недовольная услышанным, и принялась ворчать, что, в конце концов, уж лучше быть похожей на гладильную доску, чем на дойную корову! Прямо так и сказала, на маму глядя: вот тебе, вот тебе!
Мама только пожала плечами:
— Если вы думали меня обидеть, Бабуля, не удалось. Я-то предпочитаю свой избыток вашему отсутствию…
— А у китов, — вмешалась в привычный обмен любезностями Элоиза, — у них тоже есть груди?
— Да, дорогая, и каждая молочная железа у китихи весит двести килограммов, насколько мне известно.
Элоиза посмотрела на маму, которая — вместе с одежками! — весила всего каких-то пятьдесят килограммов, подошла и положила руку ей на живот. Ой, точно: надо быть поаккуратнее, живот у мамы раздувается, но никакой твердой скорлупы там нет.
— Хочешь послушать? — прошептала мама.
Элоиза приложила к ее животу ухо:
— Там что-то булькает!
— Разумеется, дорогая, у меня в животе полным-полно жидкости.
Элоиза еще немножко послушала, насупилась: «Мне кажется, он потонет, знаешь», — и ушла.
А в кроватке расплакалась. Дедуля встряхнул ее, приподнял:
— Какая муха тебя укусила, чего плачешь? Скажи-ка своему Дедуле!
— В этот раз Анри утонет, а всем наплевать.
— Да нет же, что за глупости!
Ну, и пустился в объяснения, дескать, ребенок, пока не родится, все время живет в воде.
Что за враки! Элоиза надулась и проворчала:
— Интересно, если ты рождаешься из воды, то почему потом надо учиться плавать?
Дедуля даже зажмурился: надо же, до чего логично рассуждает эта девочка! Единственная во всем семействе!
Вскоре после этого собака кюре родила щенков — они тоже были без всякой скорлупы, и было их ровно двенадцать. А на следующее утро осталось только два!
— Думаешь, она съела остальных, Дедуль?
Дедуля чуть не подавился — не знал, что сказать, а потом повернулся к кюре Годону, который в это время перемешивал густую похлебку:
— Нет, ты видишь, к чему такое приводит, Годон? Незачем было так рано ей их показывать! Этот ребенок умеет считать, представь себе!
— Полковник, ты мне надоел. Сам, между прочим, Бог знает что говоришь при этой малышке, увидишь, тебе опять от жены влетит!
— Ну, так, Дедуль, где остальные-то?
Кюре присел на корточки.
— Их было слишком много, понимаешь? И мне пришлось… ну… пришлось отдать нескольких…
— Да ты же мне сам вчера сказал, когда я хотела взять такого маленького черненького с пятнышками, что их еще рано забирать от матери — таких крошечных… Ты сам сказал!
Мужчины вздохнули.
— Вот видишь, к чему приводит желание приучить ребенка «научно» мыслить? К появлению идиотских вопросов!
— Вовсе нет! — с полоборота завелся Дедуля. — Вот уж нет, так нет!