Маленький Глинка - страница 10
Перед Иваном Николаевичем Глинкой стоял подинспектор вновь открытого при Главном педагогическом институте Благородного пансиона (впоследствии Первая петербургская гимназия) и смотрел внимательно на нового ученика Мишу Глинку, усиленно моргая.
Мише было почти тринадцать лет, когда его привезли в столицу учиться. В первый раз видел он великолепный город с громадными домами и громадными толпами на улицах. Он скучал по родному дому, по ласке, по играм с сестрёнками, которых у него уже было несколько; скучал и по своим птицам, которые наполняли своим щебетом его комнату и были получены в наследство от умершего брата Ивана Николаевича.
Миша с изумлением смотрел на приведшего его и отца в мезонин странного человека, назвавшего себя подинспектором. Что говорит этот смешной человек с рябым лицом, в сапогах с кисточками, в серых брюках и светло-коричневом фраке, с лысиной на темени?
Смешной человек оторвал Мишу от мечтаний о родном доме. Почему он так пристально смотрит на Мишу своими добрыми глазами и в то же время поправляет жилет и забавно моргает? И Миша сразу почувствовал симпатию к милому «моргуну» Ивану Екимовичу Колмакову.
«Чего он только всё моргает и дёргает жилет? Вот смешной!»
— Издержек на сына я не жалею, — слышит Миша голос отца, — и с признательностью принимаю ваше предложение.
Итак, он будет жить в мезонине, отдельно от этой шумной ватаги мальчиков, которая его сразу оглушила и испугала. Здесь высоко; из окошек видны Фонтанка и Калинкин мост, крыши и небо.
— Савелий, тащи вещи нового воспитанника! — распоряжается подинспектор и опять моргает, точно подмигивает мальчику.
Дядька Савелий, служивший за столом во время обеда и ужина, тащит в мезонин вещи Миши.
В мезонине светло, тихо и уютно. Но Миша долго не может привыкнуть к пансионской сутолоке. Он морщится от грубого обращения гувернёров, хотя учится прилежно и в точности исполняет всё, что от него требуют воспитатели.
Вот в пансионе ужин. В двух узких и длинных столовых, за столами, расставленными по длине комнат, помещается стол воспитанников. Между столами взад и вперёд в узком пространстве, как всегда подёргиваясь и подмигивая, ходит подинспектор Колмаков. У него жалкое, точно виноватое лицо и немного неверная поступь. Но ученики знают его другим...
Ещё сегодня он заменял заболевшего учителя латинского языка и читал мальчикам отрывки из «Превращений» Овидия. Мало-помалу он загорелся, глаза его заблестели, речь стала вдохновенной, и это вдохновение зажигало учеников. И ученики радовались, когда в дверях появлялась знакомая фигура с милым, всегда точно подмигивающим лицом.
Раз вместо подинспектора в столовой дежурил «господин мусью Биттон», как называли его дядьки, — англичанин из шкиперов.
Один из товарищей, шаловливый и очень наблюдательный мальчик, Соболевский, шепнул лукаво Глинке:
— Ну, Миша, сегодня твоя молочная каша тю-тю!
— Почему? — удивился Глинка.
— Хорошо ли ты отвечал сегодня английские слова?
— Я их твёрдо знал.
— Да, впрочем, если бы ты их знал, как истый англичанин, тебе и тогда бы несдобровать, раз на кухне варится рисовая каша, а тебя выбрал козлом отпущения Биттон! Вот погоди: то же будет с Сашкой Римским-Корсаковым и с Чирковым — у Биттона аппетит хоть куда! Они безответные, и Биттон съест их порции.
Не успел он докончить, как «господин Биттон» подошёл к Мише и пробормотал вполголоса:
— Выучил? А? Утром не знал? А? Посиди на ваш колен! — закричал вдруг неистово англичанин и направился к тем, о ком пророчил только что Соболевский.
И снова крик:
— Посиди на ваш колен!
А дядька Савелий, служивший в это время за столом, обнёс молочной кашей Глинку и его злополучных товарищей, намеченных жертвами аппетита англичанина в этот день.
— Если хочешь, то потихоньку тащи половину каши с моей тарелки! — предложил Мише добродушный Соболевский.
Не лучше был и немец в рыжем парике, господин Гек, который вдруг к концу дня обрушивался на провинившегося, по его мнению, ученика. Не любили пансионеры и бойкого грубого француза Трипе, оказавшегося совершенно необразованным мелким лавочником.
Предметов в пансионе изучали немало. Злой пьемонтец Эллен изводил детей маршировкой и гимнастикой; эти предметы, а также фехтование и танцы, особенно не давались Мише. Неловкий мальчик никак не мог научиться управлять рапирой, и учитель фехтования приводил его в ужас свирепым криком: