Маленький роман из жизни «психов» и другие невероятные истории - страница 33
Как посмело ЭТО появится в Мире? В Мире, который я творил своими руками, который любил и оберегал? В Мире, который я буду защищать до последнего вздоха!..
Вечность спустя силы иссякли, я устало опустился на землю и ощутил, что теряю сознание. Дальше – только страх, боль… пустота…
Первые несколько секунд я просто не могу поверить в то, что незнакомый человек может вот так запросто описать ТОТ САМЫЙ сон, последствия которого едва не доконали меня – блаженное забытье, последний подарок не слишком всемогущего божества, не сумевшего, в конце концов, сдержать водопад воспоминаний, обрушивший меня на пол собственной кухни.
Да, я вспомнил все: и волшебное переплетение разноцветных лунных лучей на стене бирюзового дома – МОЕГО дома; и радостное ощущение могущества, не покидавшее меня ни на секунду; и легкую тяжесть новорожденных крыльев; и предательскую слезу радости, скатившуюся по щеке, когда я в первый раз прикоснулся к нежно-сиреневым лепесткам цветов, только что рожденных из моих грез; и ни с чем не сравнимое чувство свободного полета; и острое ощущение нежности ко всему, чему я давал жизнь… и, конечно, ярость, с которой я разрушал наваждение во сне, и, как оказалось, наяву!
Вместе с воспоминаниями пришло ПОНИМАНИЕ – инсулиновый шок навсегда лишил меня возможности вернуться обратно. Я, наконец, осознал причину щемящей тоски, с которой жил последнее время. Но от этого мне едва ли стало легче. Напротив, резкая боль в сердце заставила меня скрючится на кафельном полу кухни в позе разрубленного пополам червя. Слезы душили меня до тех пор, пока старая притча о том, что мужчины не плачут, не устала маячить где-то на задворках сознания. В конце концов, я мысленно махнул на нее рукой и дал себе волю…
Господи, как бы я хотел плакать только стихами, излечивая себя рифмами вместо валидола; или звездами, пополняя небесную сокровищницу их горящими бисеринками; или каплями дождя на стекле… но я всего лишь человек – не могу, не умею плакать по-другому. Размазываю соленую воду, скользящую по лицу, уговариваю разорванное на клочки сердце дать мне еще немного посуществовать в этом мире. Для жизни мне недостанет радости, но хотя бы просто ощущать из утра в утро солнечные лучи на, вымотанной ночными битвами с собой, грудной мышце – уже немало для человека, у которого не осталось в жизни иных удовольствий. И пусть мой упрямый зеркальный двойник еще сто лет убеждает меня в том, что все еще будет хорошо – ты даже не сомневайся! – пусть сулит обязательное скорое забвение и новорожденные радости – я не верю ему. Не верю просто потому, что знаю – той ночью я умер, отпустил свою душу на вечные времена и теперь я просто тело: я еще двигаюсь, говорю, совершаю более-менее осмысленные действия, но ничего не чувствую, а раз не чувствую – значит, не живу…
Часть 3
OMNES UNA MANET NOX[6]
Глава 1
В моем Мире сейчас, наверное, тоже осень и те маленькие, напоминающие ромашки, сиреневые цветы уже отцвели, а слезы, проливаемые мной каждую ночь, теплым дождем стекают по их нежным пожухлым соцветиям. Осень – время прощаний и ее почти бесконечные зябкие дождливые ночи словно созданы для оплакивания всего на свете.
Живу как во сне, не трудясь заполнить пустоту в том месте, где когда-то (лето-жизнь-вечность назад) трепыхалось мое влюбленное в собственное творение сердце. Пусть ему! Слишком много безотчетной беспредельной радости получило оно в свое время – за то и расплачивается! Не может быть человек счастлив долго – таким уж он сотворен жесточайшим из всех демиургов.
Днем я стараюсь спать, мне невыносимо видеть как город, где я обитаю, залегает в зимнюю спячку. Ночью – пишу грустные сказки (каждую ночь – новую) и сжигаю их, как только небо перестает быть звездным. Надеюсь, что когда-нибудь их поток иссякнет, и это будет означать, что я снова живой. Покамест надежда эта – призрачна и зыбка, но она уже хотя бы есть, для меня и этого сейчас вполне достаточно.
В одну из промозглых ноябрьских ночей, едва выйдя на улицу, чтобы купить в ночном супермаркете пачку кофе, буквально нос к носу сталкиваюсь с Веником. Это событие тем более странно, что никто из моих старых приятелей и друзей так и не объявился за все эти месяцы. Не смотря на то, что у меня не было желания общаться с кем бы то ни было, я все равно время от времени набирал какой-нибудь из прочно застрявших в памяти номеров телефонов, но ни разу на другом конце провода не сняли трубку. Да что там приятели, я вдруг понял, что даже соседей своих я не встречал очень-очень давно. Что же касается Вениамина, то один раз он обмолвился случайно, что живет за чертой города, в поселке под названием «Медовый». Даже по приблизительным расчетам – это километров пятьдесят-шестьдесят отсюда.