Мальвы цветут - страница 4

— Не надо. Сама небось справлюсь.

— Ну смотри. Так ты приготовься.

— Ладно, — пообещала Анисья, — приготовлюсь.

А как готовиться — не знала. Тетка в прошлом году умерла, и Анисья осталась теперь совершенно одна в своем доме.

Егор Теплаков — работник районного финансового отдела — наезжал в деревню насчет налога на огородников. Останавливался он всегда у Гаврилы Семеновича Хрома. Был он ненамного старше Анисьи, но очень какой-то строгий и рассудительный. Он гордился своим высоким положением и стеснялся оттого, что ростом не очень-то удался. Поэтому, чтобы казаться больше, он так пыжился и надувался, что, казалось, сейчас закипит, как самовар. Садясь, он старался занять как можно больше места. При ходьбе подпрыгивал от избытка энергии и старательно размахивал большим портфелем. Портфель был зеленый, из искусственной кожи, с вытисненными на ней пузырями, похожими на необычайно крупную лягушечью икру. Теплаков небрежно разъяснял любопытным, что это крокодилова кожа. Какие бывают крокодилы, в деревне мало кто знал и все думали, что они похожи на больших лягушек, поэтому так и говорили:

— Приехал этот, с лягушкой.

Теплаков очень дорожил своим портфелем, никогда с ним не расставался и, ложась спать, клал его под подушку.

Никто не видал его смеющимся, и, даже выпивая с Гаврилой Хромом, он не терял строгости и только чаще, чем обычно, угрожающе говорил:

— Я вас, чертей огородников, с корнем выдерну. Вы у меня все вот где. И со всей требухой.

Он похлопывал по портфелю, который все время держал на коленях, и в его глазах загорались хищные, злые огоньки.

Гаврила Семенович посмеивался да, играя черными бровями, подмигивал жене:

— Ух и жадный черт. Давай его на Анисье женим. Пусть в нашей шкуре попотеет, узнает, как нам богатство достается.

Жена, красивая Любка, поддерживала мужа. Начали сватать Теплакова. Но Любка знала, что если она сама возьмется за это дело, то ничего хорошего не получится, потому что Анисья ее и слушать не станет. Она поговорила с Еленой Кленовой, и та согласилась помочь.

Когда Теплаков пришел сватать Анисью, он тоже сказал ей, но не угрожающе, а скорей растерянно:

— Эти черти огородники у меня вот где сидят, — и похлопал по своей «лягушке».

Анисья хмуро ответила:

— А мне-то что. Я огородом не занимаюсь.

Она знала, что он пришел ее сватать, и поэтому растерялась и не соображала, что надо делать и говорить. А вообще-то она была смелая и расторопная на язык, и если бы Теплаков зашел к ней просто так или по какому-нибудь другому делу, она бы сумела ответить на все его вопросы.

А он сидел у стола, положив на колени свою «лягушку», поглаживал ее, а сам все осматривался, будто собирался купить все Анисьино хозяйство. И при этом у него был такой вид, словно он не верит своим глазам и заранее знает, что его здесь обязательно обманут, поэтому все кругом требует тщательной проверки. Он привык иметь дело с неплательщиками и злостными укрывателями объектов обложения. И наверно поэтому у него было такое выражение лица.

Дом строился с расчетом на большую семью и был большой, просторный и разделен дощатыми перегородками на три комнаты. На стенах висели фотографии, по нескольку штук в одной рамке. Рамки украшены расшитыми полотенцами и фиолетовыми розами, скрученными из стружек.

Прочитав утешительную вышивку насчет умноты и красоты, Теплаков строго спросил:

— Да? Вы так и думаете?

Анисья поняла, что он и надписи не поверил, что он ничему не верит и никакого сватовства, наверное, не получится. Она овладела собой, перестала стесняться и на его вопрос вызывающе ответила:

— Так я и думаю…

И, поднявшись с места, прошлась перед Теплаковым, покачивая широкими плечами: на, смотри, какая уродилась, какая возросла — здоровая, неулыбчивая и некрасивая. Смотри, чтобы потом не раскаиваться, не вспоминать городских, крашеных, тонконогих. Чтобы не попрекать потом, не злобиться на судьбу-злодейку…

А Теплаков и не посмотрел. Посидел, помолчал, стал прощаться. Анисья проводила его до калитки. Он сказал:

— Место у вас хорошее.

— У нас красиво. Воздух какой…

— Воздух? — Он понюхал, поморщился, словно к его носу поднесли некий залежавшийся продукт, и согласился: