Мальвы - страница 40
…Мальва бежала впереди Стратона и Марии, останавливалась и, разрумянившаяся, переспрашивала каждый раз:
— Мама, в Бахчисарае сам хан живет? И мы его увидим? Самого хана увидим?
Мария молчала, но Стратон не утерпел:
— Дитя, не к хану, а к Иисусу мы идем в Бахчисарай.
— А кто такой Иисус?
— Наш бог…
— Ваш? А он отличается от аллаха? Мама, а хан такой же сильный и могущественный, как аллах?
Мария прижала к себе Мальву и строго сказала:
— Выбрось из головы, доченька, всяких ханов. Из-за них мы страдаем и горе мыкаем.
— Неправда, мулла говорит, что он наместник бога. Я хочу увидеть хана! — уже капризничала девочка.
— Нам, бедным людям, лучше бы не видеть его…
— Но ведь мы станем богатыми, ты сама говорила.
— О, тогда нам не нужен будет никакой хан. Тогда мы вернемся на нашу Украину.
— Зачем, разве тут плохо?
Мария не ответила. Толпой вливались люди в ущелье Мариам-дере, и тревога охватила сердце Марии, будто перед встречей с родным домом после долгой разлуки. Лихорадочная дрожь пробегала по всему телу. Мария судорожно сжимала руку Мальвы. Забыла о Стратоне, пробиралась вперед среди людей, поднималась по склону к пещерам Марианполя, чтобы оттуда увидеть чудотворную икону на скале: она единственная может принести ей спасение.
Люди стояли и набожно всматривались в противоположный край ущелья. Мария пробилась вперед, она уже увидела окна пещерной церкви, святых отцов в ризах, но ее, спасительницу, еще не отыскала глазами. Поднялась на камень — увидела. Это не была обычная икона божьей матери, которую Мария не раз видела в церквах. Со скалы на толпу обездоленных людей смотрела печальная женщина с ребенком на руках. Рядом с нею стояли двое молодых мужчин с нимбами над головами, и они совсем не были похожи на святых, скорее на взрослых сыновей этой скорбящей матери.
Мария смотрела на нее и не слышала, что говорил ей Стратон, не слушала лепета Мальвы. Нет, это не чудотворная икона, это обыкновенная женщина со взрослыми сыновьями и грудным ребенком на руках… Как ей удалось, как ей удалось?.. Мария вдруг всхлипнула, она упала лицом на землю и застонала:
— Ты уберегла! Ты уберегла!
Стратон поднял ее, Мальва заплакала, испугавшись материнского отчаяния, и тут загремел хор, пение которого заполнило всю долину, весь мир, и люди стали подтягивать на разных языках и на один мотив:
Пресвятая богородица,
Спаси нас!
Эту молитву Мария слышала не раз, сама пела ее, хотя и не знала, почему просят: <Пресвятая богородица, спаси нас>.
— Пресвятая богородица, спаси нас! — эхом разнесся по ущелью Мариам-дере вопль отчаяния, молитва взывала к небу, повторялась настойчиво, без конца, и, казалось, не выдержит многотерпеливый бог. Обрушится небо, содрогнутся горы, сойдут со скалы взрослые сыновья святой женщины, станут по двое возле каждой осиротевшей матери и выведут матерей к ясным звездам, на тихие воды, в веселый край.
Пресвятая богородица,
Спаси нас!
Этого не произошло. Нерушимо стоял ханский дворец, окруженный в этот день утроенной охраной, выстроились двойной цепью у входа в ущелье ханские сеймены, громче, чем когда-нибудь, горланили муэдзины на минаретах, и подневольные люди возвращались обратно в свои дома, но их будто становилось больше, все они как бы становились сильнее, а их бог могущественнее.
Молча возвращались домой Стратон и Мария с Мальвой. Стратон умиротворенно улыбался, увереннее чувствовала себя Мария, и уже не щебетала Мальва — тихонько шла рядом, словно став взрослее.
Скупая, малоснежная зима отступила, чуть только пригрело первое весеннее солнце, не напоенная еще с прошлого года жаждущая земля задымила вихрями пыли, порыжело Мангушское взгорье. Голод подкрадывался из степи к горам, стучался в жилища людей. Обмелел бурный Узенчик, уже не хватало в нем воды для полива грядок, в ложбине с утра до вечера стояли дети с кувшинами, не успевая принести воды для питья.
Только у берега реки и в ущельях зеленели сочные каперсы, цвели белым цветом, и женщины слонялись у подножия гор, собирая еще не распустившиеся бутоны для соления.
Отчаянно кричали ослы. Суеверные татары, услышав их крик, падали на колени и шептали слова молитвы, и христиане стали молиться богу — всем угрожал голод.