Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции) - страница 71
Но для нашего поколения это уже не оправдание. В течение десяти лет оно видело, как создавался новый режим, фактически и юридически; оно видело, при правлении «блока», как вслед за борьбой партий последовала тирания одного общества, как парламентские обычаи были заменены работой политической машины. Оно видело, как показная, на словах, мораль прессы и философских трибун — Справедливость, Правда, Совесть и т. д. — вступала в противоборство с реальной моралью. И теперь большая работа приближается к концу. На место отживающих сил морали приходит, чтобы поддержать государственное тело, один лишь социальный механизм, который его сжимает и чей роковой закон ему теперь придется испытать. Мы одной ногой уже попали в колеса. Первая социальная генерация — коренное масонство — уже попадает в немилость, между лояльностью, на которую оно больше не имеет права ссылаться, и предвыборными обещаниями следующей генерации — политическим синдикализмом, которому оно не имеет права противоречить. Это первый этап; их будет еще очень много.
Будем, по крайней мере, надеяться, что это поколение воспользуется дорого приобретенным опытом, чтобы понять наконец то, чему оно не может помешать. Тогда кончится кризис революционной истории.
215
И тогда обоим нашим историкам воздадут должное (можно даже предсказать, как мне кажется, в каком направлении) и каждый из них будет оценен завтрашними учеными, и именно за то, за что порицают сегодняшние.
Тэну будут благодарны за неуступчивую искренность, которая заставила его держать это пари: утверждать неправдоподобное, разрушать уже принятые объяснения, не имея возможности найти им замену, отказаться от ложных доводов, не располагая истинными, — вызов правды здравому смыслу, чьи недавние нападки в достаточной мере подтверждают его отвагу. А она, конечно, была нужна, чтобы так рисковать, в одиночку и наугад, доверившись текстам и фактам, в таком удалении от основной массы общепринятых идей. Но в конце концов Тэн удержал свои позиции; он даже оказался не одинок: появилось исследование Острогорского, мощно утверждающее свою позицию. Более того, скачок в развитии социальных теорий придает работе Тэна такой смысл и такую важность, о которых он сам почти не подозревал. Если он и не основал нового метода, то, в конечном счете, проложил для него дорогу. Ведь было гораздо труднее порвать с общепринятыми правдоподобными объяснениями; чем объяснить фактическое неправдоподобие, труднее поставить эту проблему, чем решить ее. Его усилие останется примером свободы духа и интеллектуальной порядочности, а его труд — образцом искренней истории.
Заслуга г-на Олара является прямо противоположной. Известно, какой репутацией радикальной ортодоксии, «чистоты принципов», как выразился бы какой-нибудь якобинец 1793 г., пользуется его творчество. Не думаю, чтобы нашим внукам надо
216
было что-то менять в этом решении, таком прочном, устоявшемся, хотя бы в том, что касается буквы. Но они изменят его дух, и из хулы сделают хвалу: ибо сама эта узость приличествует историку защиты и оборачивается если не к славе автора, то, по крайней мере, к пользе книги. Как говорят, г-н Олар ни слова не напишет, ни текста не процитирует, если они не служат его цели — успеху этой обширной системы лжи, которую называют республиканской защитой: это действительно так. Но сама эта чрезмерная забота — это уже что-то: во-первых, потому что этот вымысел — коллективное и автоматическое произведение машины, потому что у него есть интерес и социальная роль, объективная реальность; затем, потому что лишь истинный якобинец может нам достойно воссоздать его. Самый умный из непосвященных здесь уступит самому тупому из «братьев», ибо у него постоянно будет искушение вернуться к реальности, судить о вещах самих по себе — следовательно, будет риск потерять нужную точку зрения. Кажется даже, что и в самой школе предшественники г-на Олара сохранили что-то от этой несносной свободы поведения и суждения. Г-н Олар тут уступает им во многих отношениях. У него нет изящества Минье или полета Мишле, нет огня Кине или чьего-либо еще красноречия. Но он их общий учитель в том, что касается якобинской правоверности. Читая его, можно быть уверенным, что имеешь дело с «патриотической» версией, которую не всегда легко уловить даже с такими надежными гидами, как Фоше, Бриссо, Марат, Сен-Жюст; и, конечно, поэтому его труд останется полезным и к нему всегда будут обращаться.