Мама года или Замуж за гада - страница 9

– Эрик, – Ибенир подлег ближе, она чувствовала спиной тепло, исходящее от нее, – я знаю, что мои чувства взаимны, так почему ты отталкиваешь меня? – сейчас бы она с радостью спихнула его с их большого лежака, но это было невозможно.

Зачем он снова поднимает эту тему? Думает ей легко и она от скуки его отшивает?

А может ей страшно, может, она боится, что в какой-то день опять забудет принять лекарство и просто захлебнется в крови?

Может она не хочет тратить на отношения время, которого у нее нет?

– Мы всё равно не сможем быть вместе. – Эрика сказала это так, словно знала наверняка.

Келион нервно сжал рубашку на груди, там, где сердце неприятно ныло, и полузадушенно спросил:

– Почему? – Дамб молчала минуту, ничего не говоря, только медленно перебирая листья рукой.

– Мы не подходим друг другу. Я… я мужчина и я так не могу. – Керналион стиснул зубы, чтобы жалко не заскулить.

Дамб, несмотря на то, что тоже любила его, даже и не думала раскрывать свой секрет. А это значило лишь то, что она ни при каких обстоятельствах не собиралась оставаться рядом с Ибениром. Что будет, если она узнает, что ему уже давно известна правда?

Но нутром чуял – ещё рано, и скажи он ей об этом, будет сожалеть о мимолетном порыве всю жизнь. Дамб слишком пуглива и настороженна, чтобы сквозь пальцы смотреть на то, что сулит ей хоть какая-то связь с герцогом.

Эрика не была драконом, Эрика ничего не знала о драконах, ведь о таком в книжках не пишут, для Эрики было важно создать нормальную семью, Эрика не могла принять тот факт, что связана с таким, как герцог.

Келион понимал это, но не находил сил принять.

– Я соглашусь на все, на любые условия, только позволь мне хотя бы попытаться. – судорожно выдохнул Ибенир, готовый на что угодно ради призрачного шанса быть вместе то короткое время, что отмерено Дамб.

Эрика зажмурилась. Почему она не встретила такого мужчину раньше, в своем мире?

Почему он согласен выполнить любую ее прихоть ради того, чтобы просто остаться рядом как можно дольше?

Бессмысленно отрицать, она тоже что-то испытывала к Керналиону, но не могла быть уверена наверняка, да и стоит ли кричать о любви, если принимаешь зелье, побочный эффект которого – притупление эмоций.

Не так неприятно, как газы или сыпь, но тоже плохо.

Дамб стала за собой замечать, что начала холоднее относиться к Зефиру, она вовсе не хотела этого, просто все инстинкты и чувства постепенно ослабевали: страх не был таким сильным, испуг – ярким, а счастье – теплым.

Куда там говорить о симпатиях и любви.

Это тяжело, когда знаешь, что тело медленно умирает, еще страшнее, когда вместе с телом замерзает душа. Словно сотни тонких холодных щупалец медленно оплетают сердце, проникая внутрь и окружая зябким и мерзким могильным холодом.

– Это неправильно. Ваша любовь неправильная. – прошептала Дамб, закрыв лицо сгибом локтя. Единственным неправильным здесь она считала себя.

Если бы не ее обман, не прихоть сохранить как можно больше денег, то ничего бы этого не случилось.

У нее не осталось сил, Эрика чувствовала себя опустошенной и неживой.

Обычно это почти не ощущалось днем, но здесь, ночью, на улице в лесу под холодным ветром было так остро, почти болезненно.

Вчера Дамб позволила себе согреться в чужом тепле и от этого было тошно – она просто использовала влюбленного в нее герцога, принимала, никогда ничего не отдавая взамен.

– Разве любовь может быть неправильной? – Керналион не решился придвинуться сильнее, они и без этого лежали смущающе близко.

Он вырос в другой культуре, в другом обществе, среди других правил.

Для него любовь не может быть неправильной, потому как любовь – это забота, внимание, уважение, привязанность. Разве есть в этом что-то плохое, что-то неправильное?

– Может. – горько усмехнулась Эрика. – Любовь приходит и уходит, чувства изменчивы. Никто не знает, что будет завтра, вдруг я стану вам не нужен? Зачем тогда ломать друг другу жизнь? – Ибенир видел, как равнодушное лицо Дамб на мгновение дрогнуло.

Он не чувствовал ни капли лжи в словах Эрики, но явственно ощущал ее внутренние борения и смятение, ее пугающую апатию и страх, такой четкий, почти осязаемый.