Мамин-Сибиряк - страница 10
«Это была темная тяга к своей земле, которая прошла стихийной силой через всю русскую историю», — отметил впоследствии писатель в романе «Три конца».
Немало маминских знакомых, хохлов и туляков, подались в «орду» на тучные земли. Вообще все чувствовали какие-то внутренние перевороты, которые намечались в жизни завода и о которых можно было только догадываться. «С «волей» влилась широкая струя новых условий, и сейчас же начали складываться новые бытовые формы и выступали новые люди, быстро входившие в силу», — писал Мамин в «Трех концах».
В доме Наркиса Матвеевича стали собираться разные люди, мастеровые и служащие — воля и тут всех уравняла, посадила за один стол — для горячих споров об уставной грамоте, должной затвердить новый порядок отношений и имущего состояния заводских работников. Митя немного понимал из разговоров взрослых, но детским обостренным чувством справедливости чуял, что дело опять клонилось к обиде бедного человека.
— Не надо, братцы, только уставную грамоту подписывать, чтоб надел получить, как в крестьянах. Мастеровым надел не дают, а кто век на вспомогательных работах — тому отдай, не греши против Бога и царя.
— А наше, кержачье, дело особенное. Наши деды на своей земле жили, нас неправильно в казенное время к заводам приписали. У нас бумага есть, чтобы землю дедовскую вернуть. Мы давно эту бумагу выправляем, только вот сами договориться не можем. Вот беда!
А у Демидова и прочих горно-заводских владельцев мысль была одновременно проста и коварна: всех бывших крепостных засчитать рабочими-мастеровыми. А раз так, то по уставу земли им нет — ни куренным-углежогам, ни рубщикам, ни перевозчикам дров, а их набиралась не одна сотня. Сущим дьяволом стал для заводского люда сам бывший крепостной, правая рука управляющего Яким Семенович Колногоров.
Митя Мамин, не раз встречавший грозного Колногорова, не знал, что через два десятка лет судьба сведет его с Марьей Якимовной Колногоровой, которая станет его женой, другом и умным советчиком в начале писательского пути.
Яким Семенович, по гроб жизни обязанный Демидовым (его «Формулярный список о службе» запечатлел все ступеньки восхождения по служебной лестнице и награды «за усердную службу»), уставной грамотой, им составленной, крепко обездолил многих висимцев. Начался новый отток населения. Земли нет, бедность не держала.
Однажды, всего через год после возблагодаряющего молебна о воле, Наркис Матвеевич невесело прочитал домашним письмо от Дмитрия Мельникова, тоже собравшегося покинуть родные места для исполнения заманчивых служб: «Нового здесь ничего нет, если не считать новостью глупое убеждение временнообязанных крестьян, что 19 февраля будущего года они получат какую-то новую вольность и потому владетельского оброка не платят. Губернатор послал от себя чиновника для вразумления крестьян, но никто его не послушал, а потому… прислали в наше Букоревское и Завиденское имения казаков, значительными командами. Уставные грамоты, по нашему мнению, введены все в действие без подписи крестьян».
Все начиналось сызнова: начальство, как во все времена, проигнорировало народное волеизъявление и сокровенные народные нужды. И собственный стратегический маневр стало подпирать силой.
Наступали новые исторические времена. Чреватые…
Отец Кости Рябова, Митиного закадычного друга, Роман Родионович, служащий на заводе запасчиком (ведал амбарами со всякими материалами, овсом и хлебом), был страстный книгочей. Но читал книги странно.
— Люблю почитать романы… Только я по-своему читаю, — говорил он. — Меня, брат, никакой сочинитель не проведет. Я сначала прочитаю конец романа, если все благополучно кончилось, ну, тогда я уж с начала за него примусь. Учен я довольно… Прежде, бывало, читаешь-читаешь, а до конца дочитал, — глядь, либо кого убили, либо кто умер. Нет, покорно благодарю!.. Я и без сочинителей знаю отлично, что все мы помрем. Мало ли горя кругом, а тут еще в книге его вычитываем…
Своей небольшой библиотечкой он очень дорожил. Были тут все «страшные книги»: «Черный ящик», «Таинственный монах», «Шапка юродивого, или Трилиственник». Митя все залпом прочитал, но особенно запомнился знаменитый исторический роман Загоскина «Юрий Милославский». Началась «охота» за другими книгами.