Мания - страница 7

Ходьба, наоборот, трудна. Она утомительна, зачастую неудобна, иногда опасна. Но ее нельзя купить или продать. Мы не ходим лучше оттого, что наш кошелек тяжелее. Мы есть то, что мы есть — не больше и не меньше, мы ничего не теряем из-за отсутствия монеты, ничего не приобретаем за кусок золота. В результате, когда мы идем, мы соразмеряем себя с миром. И мы видим, как мы малы. Ходьба учит тому смирению, что вы симулируете перед лицом Бога, но отбрасываете при общении с людьми. Благодаря ходьбе мы раскрываем свои возможности.

Вот одна из историй, рассказанных мне мавром. Один ученый муж, усевшись в лодку, спросил лодочника, изучал ли тот грамматику. Когда лодочник ответил отрицательно, ученый презрительно усмехнулся и заявил, что лодочник потерял половину жизни. Разразился шторм, и лодка начала тонуть. Лодочник спросил ученого, учился ли тот плавать, на что ученый ответил отрицательно. «Тогда ты потерял всю свою жизнь», — сказал лодочник, нырнул в море и поплыл к берегу. С помощью такого подхода мы впервые отстаиваем свою независимость, и его следует развивать в последующей жизни, дабы леностью и ухищрениями не подавить стимулирующие инстинкты. Младенец начинает ходить, чтобы познавать свой мир и получать желаемое. То есть мы ходим, чтобы учиться и познавать самих себя. Следовательно, ходьба есть материальное выражение свободной воли. Чтобы не иссушить этот дар свободной воли, чтобы не свести жизнь к простому существованию, мы должны ходить и ходить всю нашу взрослую жизнь, исследуя, выискивая, познавая.

Ребенком я не понимал, насколько важна ходьба. Я чувствовал, что она связана с рассказами, что мавр соразмеряет свои рассказы с длиной шага, как ныне я соразмеряю свои изречения с пределами этого помещения, однако то, что ходьба является формой изложения историй, способом поисков своего пути в этом мире, — это озарение пришло ко мне позже, когда мое предательство мавра послужило мне неожиданным уроком.

Естественно, не каждая история и не каждая прогулка приведут к желаемой цели. Когда мы слышим рассказ или идем по тропе, мы следуем путем, по которому кто-то уже шел в прошлом. Рассказ или путь вовсе не обязательно приведут нас туда, куда мы хотим прийти, но каждый из них является дорогой в этом мире. Для познания окружающего мира каким-то другим способом мы не обладаем ни умом, ни талантом, ни временем. И если дорога не привела нас туда, куда мы надеялись, не важно. Важно лишь то, как мы туда попадаем.

Сознаете ли это вы, передвигающиеся лишь на чужой спине? Может, я оказываю вам плохую услугу. Я вспоминаю, как читал, что до изгнания мавров, в дни, когда еще искали возможности convivencia,[10] от мавров потребовали изменить поведение, включая походку. Вероятно, на самом деле вы и вам подобные все понимаете. Инквизитор определенно понимал, что блуждание по горам рождает свободу, опасную для власти. Но, думаю, в таком случае даже ему не хватало искусности мавра, который знал, что для разных народов и разных обстоятельств существуют разные способы ходьбы и то, как вы ходите, может определять то, кем вы станете. Вот этому уроку я не уделил должного внимания.

«Шип-шип» — так говорил мавр. Когда мы бесшумно двигались, выслеживая какого-нибудь зверя, тихонько возвращаясь домой в темноте, осторожно приближаясь к ручью, чтобы загрести форель, он улыбался и шептал: «шип-шип». Эти слова должны были заглушить наши тихие шаги, но мавр воспользовался ими и в другом случае, о котором я расскажу позже, но тогда движение не имело значения. Он советовал соблюдать осторожность, ибо мир, по которому мы идем, не всегда к нам благосклонен. Я так и не научился той осторожности, вот почему я ожидаю вашего прибытия. Однако все остальное я осознал… в конце концов.

Когда Инквизитор отпустил меня, я поспешил прочь так быстро, как позволяли тяжелые ведра. Я не чувствовал, что сделал нечто плохое, что внес свою лепту в гибель мавра, и, по справедливости, я до того момента едва ли сказал что-то, что могло его погубить. Однако я сделал свой первый шаг на пути к предательству. Тот путь был туманен и пока еще не имел ясной цели. Тем не менее я хотел убежать как можно дальше от чужого невозмутимого существа в богатом одеянии. И я хотел подавить возбужденную им тревогу. Не стоит удивляться, что, выполнив эту задачу, я отправился побродить. Вот один из жизненных парадоксов. Ходьба — и дорога в мир, и способ бегства от мира. Ходьба — времяпрепровождение одиноких и утешение слабых.