Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - страница 44
С утра оделась во все черное. Такая легкая прозрачная шелковая кофточка, — мама сшила ее сама. Хочу быть здоровой. С утра Вавочка и Михаил Владимирович поехали в подмосковный какой-то красивый монастырь. Я отворила дверь на звонок Михаила Владимировича. Он очень удивился, что я встала, и обрадовался. Он изумился, что я «совсем взрослая». Сказал, что за эти два месяца я очень изменилась, и как-то вся выросла, и похудела, и стала совсем взрослая. Когда я лежала вся в белом, он совершенно искренно забыл, что я уже не девочка, да еще эти косы по плечам, а когда встала, оделась, я оказалась вон какая высокая. М<ожет> б<ыть>, я и подросла?
Завтра будет консилиум. Филипп Александрович привезет Готье[177] и Ребриха или Алексинского[178], и они вместе решат, нужна ли мне операция.
«Скажи маме, Лисик, скажи ей от себя, чтобы она не брала тебя в Воронеж» — «Лис? Когда? Зачем? С какой стати? Кто это придумал?!» (Михаил Владимирович)
И тут что-то «замяли разговор». Когда я сказала, что домой надо было бы ехать, если бы клиника не поставила бы меня на ноги, — вдруг все разбежались в разные двери, — кто куда. А потом эту тему мне так и не удалось поймать за хвост.
Отшучивались, что все разговоры о болезни предоставили трем жрецам медицины. А вот пришел и Коля-Николай Григорьевич. В комнате топилась голландская печка, собрались все около, очень уютно. Я попросила погасить яркую лампу, и стало еще уютнее. Коля обещал покатать меня на санях «по всей Москве, куда захочешь», — просил меня не сердиться за телефонную грозу…. «Но ведь ты сама виновата, ты же знаешь, как опасно»… И мы опять чуть не поссорились. Я сказала, указывая на огонь печки: «Коля, а помнишь, когда я была маленькая, и бывала нездорова, а ты»… — Да, да, сказку про «Беленькую козочку» (Коля моментально смягчился и утеплился.)
«И где это ты родилась такая»… — Хорошая? — «Ах, вот Лисенок-то! Настоящий Лис, нет, я хотел сказать, нуда, вот, такая, Лисик, хорошая» (у него блеснули влагой глаза).
Вчера оторвался красный воздушный шар. Я рванулась за ним (и даже не вся я, а только руки быстро протянула к шару). Рядом у моей постели сидел Коля, а в ногах кровати стоял Михаил Владимирович. Коля испуганно и очень крепко взял меня за плечо и усадил, хотя я и так сидела. Я сказала тихо, что я возмущена до глубины души, И отвернулась к стене. Михаил Владимирович молча (и очень осторожно, так, что я не заметила), привязал воздушный шар к одной из моих кос, и прядь волос (кончик косы) затанцевала вверх, — было так смешно.
А потом когда Михаил Владимирович начал читать вслух правила о телефоне, — с очень забавными комментариями о том, что из-за меня приходится иногда вести по телефону разговоры на недозволенные темы, — Вавочка вдруг вмешалась: «Миша, это не подлежит упоминанию». А я так начала краснеть, что спрятала лицо и совсем притихла.
Мне очень неприятно, что я иногда веду себя, как девочка. Терпеть не могу наивности и всякое кисейное — но иногда получается, что я веду себя как будто девочка.
А Михаил Владимирович на это очень серьезно и спокойно сказал, что это очевидно без всякого «как будто». Мне стало очень печально. Потом они все втроем шутили, разговаривали весело, забавно, а мне все было грустно, или я устала, м<ожет> б<ыть>, хорошо, что не заплакала. Михаил Владимирович уже без шуток говорил, что нередко в людях бывает противоречивое смешение возрастов. В некоторых случаях Вам 12 лет, в других — чудесные Ваши 19 лет, а есть области, где Вы много и неожиданно старше своих лет. И что это совсем не плохо, а очень хорошо, даже очень хорошо (Коле смешно — потому что совсем серьезно поддакивал, молча, кивая головой).
Я ничего не строила из себя нарочно, но было мне очень печально, не знаю, почему. М<ожет> б<ыть>, с утра была весь день очень усталая — тоже ни почему.
Михаил Владимирович привязал длинную и крепкую нитку к шару и очень хорошо дал его мне. Раза три прощался, просил, пожалуйста, не сердиться на него ни за какие шутки. Доброта от него идет широким, горячим таким человечным потоком. Пятого февраля решится его военная судьба.