МАРИЯ ПУСТЫННАЯ, ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО ЛЬВА - страница 5

Он снова выполз, чувствуя на всем теле теплую липкую кашу – кровь, смешанную с грязью. Отталкивался локтями, стараясь убежать, карабкался вверх по камням, скатывался, и снова клыки впивались в него. Он кричал, задыхался, в глазах было мутно от крови и песка. Но горячее дыхание не отступало.

И тогда Гурий понял, что он не убежит от этого льва, что единственное спасение – драться. Уже обезумевший, пошел вперед, ударяя со всей силы кулаками эту рычащую массу куда попало: в гриву, в грудь, в морду. Потом снова попытался бежать…

Светало, первые лучи солнца стремительно разгоняли мрак. Гурий заполз в какую-то щель под скалой. Начал выгребать из-под себя песок, сооружая своего рода бруствер. Из ямы он видел только львиные лапы и изредка гриву, когда лев тыкался головой в бруствер. А Гурий все выгребал из-под себя песок, не переставая кричать охрипшим, сорванным голосом.

Вскоре солнце уже нещадно жгло пустыню. На пляжах под пестрыми тентами лежали отдыхающие, над морем летали дельтапланы. Дымились кальяны, из бутылок лилось холодное пиво и пепси.

А далеко, в тясячелетних горах, под одной из скал лежал Гурий в месиве из крови и грязи. Продолжал хрипеть и стонать от боли и ужаса, но выбраться из укрытия не решался.

В больнице – сперва в Египте, потом – в Одессе, ему сделали операции. Зашили разорванные сухожилия и раны. Со временем все срослось, затянулось. Только порой при смене погоды побаливало левое плечо под толстым длинным шрамом. Словом, тело вернулось в норму. А вот душа…

С душой творилось что-то неладное. Почему-то не радовался Гурий своему спасению в пустыне. А ведь мог и растерзать его тот молодой лев. Мог умереть Гурий и от потери крови, и от жажды – пролежал-то он под скалой целые сутки.

Гурия охватила тоска. Непонятная, неизъяснимая, поразившая все его естество. Завораживающий, божественный вид ночной пустыни то и дело возникал у него перед глазами. А еще он нередко просыпался среди ночи, разбуженный странным звуком, похожим на гневное рычание льва…

Он ушел из банды. Стал абсолютно безразличен ко всему – к заработкам, к ресторанам, к наркотикам. Имевшиеся деньги растаяли очень быстро, за дорогую квартиру, которую он снимал, платить стало нечем. С поразительным безразличием, сопровождавшим теперь всю его жизнь, Гурий отказался от квартиры и переехал к матери.

Утром ел то, что готовила мама, и отправлялся бесцельно бродить по городу. Ни море, ни неповторимая одесская осень, своим очарованием, говорят, сравнимая лишь с осенью в Париже, ни разговоры с растерянной мамой, ни деньги отца – ничто не отзывалось у него в душе.

Однажды он встретил Ирен. Посидели с ней у фонтана. Ирен стала хозяйкой рекламного агентства, обеспечена, много путешествует. В свои тридцать пять лет, несмотря на развод и ребенка, не утратила свежести. Ирен не допытывалась, чем занимается Гурий, видя, с какой неохотой он рассказывает о себе. Она, наверняка, что-то слышала о его былых «геройствах».

Ирен была в чудесной форме. Ну, может, лицо чуточку округлилось, исчез тот восхитительный овал. И руки стали поплотней. Но так же неотразима была ее тонкая шея, и так же розовы и нежны ее большие веки.

Гурию на миг почудилось, что прошлое можно легко вернуть. И мелькнул перед ним загрунтованный холст на станке, и спадающие на обнаженную спину волосы Ирен, и студия с окнами на море…

Гурий взял руку Ирен и стал легонько сжимать. Пытался ощутить ее живое тепло, кожу, цвет. Но рука Ирен была красива и холодна, словно из мрамора. Сейчас перед ним сидела холодная, расчетливая, совершенно чужая женщина…