Мария Стюарт; Вчерашний мир: Воспоминания европейца - страница 2

Поистине, с его стороны тоже было бы дерзостью заявить, что ему ведома истина, исключительная истина знания всех обстоятельств жизни Марии Стюарт. Он может выдвигать лишь максимально вероятные предположения, и даже с учетом того, что он в меру своих знаний и убеждений принимает за объективность, он все равно остается субъективным. Ибо поскольку источники не чисты, в этой мутной воде и доведется ему пытаться добиться ясности. Поскольку современные сообщения противоречат друг другу, ему, столкнувшись со всякой мелочью, доведется выбирать между свидетельствами обвинителей и оправдателей. И сколь осторожно ни подходил бы он к процессу выбора, иногда лучше всего будет, если он поставит знак вопроса на своем мнении и признается себе, что правдивость того или иного факта жизни Марии Стюарт так и осталась неподтвержденной и, вероятно, останется таковой навек.

Поэтому в представленной вашему суду попытке я строго придерживаюсь принципа, не позволяющего мне оценивать все те свидетельства, что были вырваны под пытками, продиктованы страхом или принуждением: истинно ищущий правды никогда не должен полностью доверять вынужденно данным признаниям. Точно с той же крайней осторожностью следует относиться к докладам шпионов и послов (в то время это было практически одно и то же), изначально сомневаясь в любом документе; несмотря на то, что здесь считается, что сонеты и, по большей части, «письма из ларца» следует полагать правдивыми, можно утверждать, что к этому выводу автор пришел после строжайших проверок и приняв во внимание убедительные лично для него причины. Всякий раз, когда в архивных документах пересекаются противоречивые утверждения, я тщательно проверял оба варианта на предмет происхождения и наличия политического мотива, если уж необходимо было сделать выбор между одним и другим, а последним мерилом служила проверка психологической сопоставимости того или иного действия с характером персонажа.

Ибо сам по себе характер Марии Стюарт отнюдь не загадочен: он противоречив лишь во внешних своих проявлениях, а внутри прямолинеен и недвусмыслен от начала и до конца. Мария Стюарт принадлежит к одному из тех редких и волнительных типов женщин, чья способность переживать ограничена весьма коротким промежутком времени, которые цветут недолго, но ярко, которые проявляют себя не на протяжении всей жизни, а лишь в узких и пылких рамках одной-единственной страсти. Вплоть до двадцатитрехлетнего возраста ее чувство лишь тлело, да и после двадцатипятилетнего тоже не полыхнуло ни разу, зато за два кратких года она пережила всплеск, подобный стихии урагана, вдруг превративший посредственную судьбу в трагедию античного масштаба, столь же великую и мощную, как «Орестея». Лишь в эти два года Мария Стюарт превращается в поистине трагический персонаж, лишь под их давлением и переполняемая ими она вырастает над собой, круша и в то же время сберегая свою жизнь для вечности. И только благодаря одной этой страсти, уничтожившей ее как человека, ее имя до сих пор продолжает жить, претерпевая поэтические толкования.

И эта особая форма внутренней биографии, сжавшаяся до единственного мгновения взрыва, с самого начала предопределяет форму и ритм любого изображения Марии Стюарт; единственное, к чему должен стремиться любой из моделирующих ее авторов, – это представить стремительно взлетевшую и столь же молниеносно обрушившуюся кривую жизни во всей ее головокружительной уникальности. Поэтому не стоит удивляться, если описанные в этой книге длинные временные промежутки ее первых двадцати трех лет жизни и, опять же, почти двадцать лет ее заключения вместе занимают не больше времени, чем два года страстной трагедии. Ибо в сфере одной прожитой судьбы внешнее и внутреннее время совпадают лишь на первый взгляд; на самом же деле только наполненность событиями и может служить мерилом души: она совсем иначе отмеряет часы изнутри, нежели безучастный календарь. Опьяненной чувствами, радостной и расслабленной, оплодотворенной судьбой, ей в краткий срок может открыться бесконечная полнота, а когда душа отрешится от страсти, долгие годы предстанут перед ней бесконечной пустотой, скользкими тенями, глухим Ничто. Поэтому в любой жизненной истории важны лишь напряженные, решительные мгновения, поэтому лишь в них и ими рассказанная предстает она перед нами по-настоящему. И только тогда, когда человек ставит на кон все свои силы, он поистине оживает для себя и для других; лишь тогда, когда душа пылает и полыхает изнутри, может сформироваться и внешний образ.